Интервью со мной на молодежном ТВ Атырау.

 Рецензия, написанная на информационном портале I Gency моим коллегой Павлом Калебиным ... Кстати, портал, как и автор П.Калебин, весьма интересен. Рекомендую. 

"СЕЙД"

Эту неоднозначную книгу писателя и режиссера Аждара Улдуза мне довелось читать еще в рукописи, поэтому представляю ее сейчас здесь с особым чувством. «Сейд» - первый крупный роман автора, хотя назвать его новичком в литературе нельзя... (далее - читайте на портале!)

 

____________________________________________________________________________________

Рецензия на мой роман, вышедшая в журнале "Мир Фантастики" еще в 2012 году...

АЖДАР УЛДУЗ «СЕЙД. ДЖИХАД КРЕЩЁНОГО УБИЙЦЫ» Авантюрная криптоистория * Издательства: Снежный Ком М * Выход:  2012

СЕЙД. ДЖИХАД КРЕЩЁНОГО УБИЙЦЫ Сюжет: Сейдом кочевники-бедуины называли ребёнка, рождённого от связи женщины из их племени с паломником в Мекку. Мальчик-сейд, который должен был принести племени удачу, вместо этого оказался продан в рабство, стал учеником палача, а затем — знаменитого Старца с Горы, основателя школы убийц-ассасинов. Герою предстоит множество приключений, потерь и находок — в Палестине и Европе, среди ассасинов и тамплиеров, в одиночку и в компании... *** «Сейд» — это честный, неприкрытый авантюрноисторический роман а-ля Дюма-отец, каких сейчас пишут исчезающе мало. В нём много запутанных интриг, лихого экшена, кровавых подробностей и пафосных речей, а на закуску — ещё и воссоединённая, как в индийском кино, семья и подменённый наследник престола. Если здесь появляются ассасины — то они исключительно непобедимые ниндзя, если рыжая вельшка (валлийка) — то непременно язычница и ведьма, если тамплиеры — то благородные рыцари, хранящие тайну потомков Христа, если римские кардиналы — то аморальные сластолюбцы и интриганы. Можно было бы назвать роман идеальным подростковым чтением (благо в его центре — история взросления главного героя, того самого сейда), если бы не попадающиеся время от времени сцены пыток и других жестокостей. Они странным образом оттеняются лирическими отступлениями — прозаическими и стихотворными, делающими «Сейда» похожим на тексты Олди. Чего точно не стоит — так это принимать «Сейда» за чистую монету в том, что касается исторических фактов. Пытаться соотнести роман с реальными историческими событиями бессмысленно. Автор сам признаётся в послесловии, что сознательно допустил массу анахронизмов и многое выдумал: «Дюма можно, а мне нельзя?!» Поэтому короли и Папа Римский, в отличие, например, от египетского султана Саладина, здесь не имеют собственных имён — это собирательные, условные образы. Итог: Автор воспользовался историей в точности по завету Дюма — как гвоздём, на который вешается роман-картина. В «приблизительно исторических» декорациях Улдуз разыграл романтический спектакль о Долге, Чести, Любви и других словах с большой буквы. Те, кто соскучился по старым добрым приключенческим книжкам, должны «Сейда» оценить.

 

 

__________________________________________________________________

Интеврью со мной на портале Vesti.az. Журналист Вугар Гасанов, место проведения интервью... фейсбук! :-))) 

«ОБ АЗЕРБАЙДЖАНСКОМ ШОУ-БИЗНЕСЕ КНИГ ПИСАТЬ НЕ НУЖНО... КАРИКАТУР ЖЕ И БЕЗ МЕНЯ ХВАТАЕТ» 

Джокер: «На моих глазах очень талантливые люди тратили свою энергию на разборки масштаба «буря в стакане»»

Джокер. Под этим псевдонимом долгие годы писал один из известных азербайджанских журналистов Аждар Улдуз (Гаджиев), ставший популярным своими острыми статьями, как в сфере шоу-бизнеса, так и общественно-политической жизни.

Но через некоторое время известный журналист, статьи которого ожидала читательская аудитория газеты «Зеркало», словно испарился.

Корреспонденту Vesti.Az удалось пообщаться с известным журналистом, который согласно своему же утверждению, ведет кочевой образ жизни.

Справка: Аждар Улдуз (Гаджиев) — журналист, драматург, режиссер.
На данный момент живет и работает в Казахстане, городе Атырау (бывший Гурьев).

Родился в 1975 году в городе Баку,  учился и работал в Турции, России (сотрудничал с Министерством Культуры РФ, по заказу Министерства Культуры АР снял два документальных телефильма в Большом Театре), США (работал журналистом в Пресс-Центре при Госдепе США, участник культурологической программы «Шелковый Путь» Смитсоновского Фонда), снимал телефильмы в Египте, Франции, Германии.

Возглавлял отдел культуры общественно-политической газеты «Зеркало» (Баку, Азербайджан), был главным редактором журнала «Культура», издаваемого Фондом Бюль-Бюля, возглавляемого Поладом Бюль-Бюльоглу.

По либретто А.Улдуза поставлен балет «Раст» на сцене Азербайджанского Государственного Театра Оперы и Балета. По пьесе «Ене» поставлен двухактный спектакль на сцене Атырауского Областного Драматического Театра им.Махамбета. В 2009 году с рассказом «Четверть тона In Orient» занял второе место на конкурсе Русского Писательского Клуба, в 2010 — победил в конкурсе «Золотое перо» с рассказом «Пандоркина Коробейка — Гурьевская история».

С романом «Сейд» принимал участие в романном семинаре Андрея Валентинова (Партенит, 2011), с рассказом «Attractor Selena» — на семинаре Егоровой и Байтерякова там же.

- Аждар, учитывая, что Вы долгие годы находились внутри азербайджанского шоу-бизнеса, хотел бы спросить Вас вот о чем: многое ли изменилось в шоу-бизнесе после Вашего ухода?

- Поскольку последние годы я вышел из него, и нахожусь вне... наверное, мне сложно судить, какие перемены произошли, к тому же я уже долгое время не живу в Азербайджане, и перемены мне мало известны.

То, что я читаю через СМИ... ну, у кого-то появились звания, кто-то снял новые клипы, кого-то посадили в тюрьму, потом выпустили... то есть - жизнь продолжается, но каких-то кардинальных перемен нет. Впрочем, как, к сожалению, нет и признаков какой-нибудь существенной эволюции. Это – то, что касается шоу-бизнеса. В академической культуре наблюдается какой-то прогресс, стабильный, и это радует. А может, все это мое субъективное мнение, мне сложно судить с такой дистанции.

 - Я поставлю вопрос иначе. Что больше всего было отвратительным в этой среде?

 - Местечковость и мелочность, что же еще? На моих глазах очень талантливые люди тратили свою энергию на разборки масштаба «буря в стакане». Это не могло не раздражать.

Потому что обидно видеть, как настоящие таланты - а они у нас, поверьте, есть, тратят свои силы и время не на то, чтобы продвигаться вне страны, но на такие мелкие интриги, что невольно вызывало желание быть подальше.

- Наверняка был скандал, который вспоминается чаще всего…

 - Для меня, как для журналиста, самым памятным остался скандал с восстанием в Военном училище имени Нахичеванского (ныне лицей). Он не был связан с шоу-бизнесом, и мое расследование о нем публиковалось не под ником «Джокер», но в своей журналистской карьере я считаю тот материал самым важным.

Что же касается так называемых скандалов в шоу-бизнесе... гм... мало что вспоминается... наверное, потому, что в масштабе прошедших лет все это выглядит действительно мелким и незначительным.

Ну... может быть, так называемый скандал с поведением некоторых весьма именитых артистов на Днях Культуры Азербайджана в России в начале двухтысячных. Однако я бы не хотел сейчас вспоминать имен и подробностей - это крайне неэтично, тем более что люди принесли свои извинения, и эта тема закрыта.

- Журналистика для Вас уже в прошлом?

- Бывших журналистов не бывает, и все еще пишу публицистику, и выкладываю ее на своем сайте //ajdarulduz.ru/. Но статей для публикации в каких-либо масштабных СМИ не пишу, да и не нужно это - социальные сети на сегодняшний день сделали традиционные СМИ не столь актуальными, как прежде.

Занимаюсь режиссурой, писательской деятельностью, а также своей профессией по первому образованию: то есть оказываю услуги маркетолога. Собственно, все это очень взаимосвязано, наверное. Как писатель, уже опубликовал свой первый знаковый для меня роман: «Сейд. Джихад крещеного убийцы», его издали в Москве.

Как режиссер, поставил уже четыре двухактных спектакля в Казахстане и в России, снял несколько телевизионных работ. Сейчас работаю над большой книгой, которую могу смело назвать «Московской антилитературной сагой» - она об истории Союза Писателей России.

- Не подумывали написать книгу и о том, что Вы видели в отечественном шоу-бизнесе?

 - Ну, а Вы как думаете? Если я сам с трудом вспоминаю то, что когда-то якобы «волновало массы», то имею ли моральное право из такого материала еще и книгу делать? Наверное, это было бы просто непорядочно по отношению к себе, как к писателю, и к потенциальным читателям.

Да и это было нерациональным расходом времени и сил. Нет, об азербайджанском шоу-бизнесе книг писать не нужно... карикатур же и памфлетов и без меня хватает. Может быть, я напишу однажды о людях, отдельно взятых людях, персонах, личностях, которые формировали и продолжают формировать азербайджанскую поп-культуру. Каждый из них в отдельности этого достоин. Жаль только, что когда они вместе, их индивидуальности нивелируются в некое серое, безликое состояние, которое и следует называть «шоу-бизнесом».

- О людях? О каких, например?

- Если бы я считал нужным называть отдельные имена, наверное, я бы это сделал в предыдущем вопросе. Простите, но имен я называть не буду, поскольку не ставлю задачи кого-либо хвалить либо оскорблять. Повторяю еще раз - мое отношение к отдельным личностям в шоу-бизнесе (причем - к большинству из них) положительное. К шоу-бизнесу же в его существующем свадебном формате в целом - не очень, поскольку нахожу его противоречащим моему вкусу.

 

Это - субъективно, это - вкусовщина, кому-то оно имеет право не только нравится, но и быть предметом поклонения: Бога ради! Не весь мир обязан слушать стихи Есенина, кому-то и текст «блатных» песен из ранних альбомов Эюба Ягубова нравится... Однако тот же Эюб Ягубов вне своего шансонного творчества: один из лучших вокалистов страны, с великолепной техникой, умеющий прекрасно исполнять народные вещи и классику.

Заметьте, публика знает его, как поп-исполнителя, для меня же приятнее думать о нем как о творце, способного на эти, малоизвестные «широким массам», грани таланта. Вот, Вы хотели имя, и получили его (смеется).

- Аждар, во время Вашей журналисткой деятельности, наверняка Вас волновала и безвкусица на тогдашних азербайджанских свадьбах? Многое изменилось?

 -  Я слишком давно не был на азербайджанских свадьбах. В мое время хватало все - даже музыки было слишком... гм... много в плане громкости звука (смеется).

 - Когда в последний раз были на Родине. Кстати, я забыл спросить о том, где Вы сейчас живете?

 - Последний раз в Баку был три года назад, даже почти четыре. Сейчас веду кочевой образ жизни - между Казахстаном и Россией.

- Скучаете?

 - По Баку невозможно не скучать, это лучший город Земли, лучший город мира, и для меня он всегда будет таким.

 - А приезд в «город ветров» ожидается?

 - Да, я собираюсь в ближайшее время навестить семью, но переезжать в Азербайджан в ближайшее время не собираюсь.

 

 

Вугар Гасанов

____________________________________________________________________________________--

 

Рецензия Хагена Альварсена на мою книгу "Сейд Джихад крещеного убийцы". Спасибо рецензенту за все: и похвалы, и конструктивную критику!

Орёл – птица мирная

Вокруг романа Аждара Улдуза «Сейд. Джихад крещёного убийцы» (М.: Снежный ком, 2011. – 352 с. – Нереальная проза).

 

До каких я великих высот возношусь,

И кого из владык я теперь устрашусь,

Если всё на земле, если всё в небесах –

Всё, что создал Аллах и не создал Аллах,

Для моих устремлений – ничтожней, бедней,

Чем любой волосок на макушке моей!

 

Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби

 

Джихад на самом деле означает «равноценный ответ». Ты ко мне добр – я к тебе добр, ты мне подарок – я тебе тоже. Ты со мной споришь – я с тобой спорю, ну а если ты идёшь на меня с оружием, оружие может меня погубить, и я буду защищаться таким же оружием. Но я не могу выйти за рамки самообороны. Нельзя быть чересчур мотивированным в своем желании защититься...

 

Хасан ат-Тураби («чёрный папа терроризма»), из интервью

 

Если в мой дом войдёт человек, который захочет меня убить, я даже не пошевелюсь. Зачем я буду отвечать за его кровь на том свете? Пусть он отвечает за мою.

 

Саид Афанди Чиркейский

 

1

 

«Он ничего не знал о том, что происходит за пределами его пустыни. Никто не приносил ему новостей. Смерть – это пожалуйста, смерть ему принести стремились многие. И вот так умирали, один за другим. Не от его руки – пустыня помогала ему следовать заповеди. Он больше никого не убивал. А когда убийцы пытаются стать святыми в своём собственном мире – за них принимается убивать сам мир. И всё же он говорит миру-убийце: Л’а! Нет!.. Он не хочет ничьей смерти, и всё же...» – этим начинается роман-рондо, ориентальная опера, если хотите, примерно этим же кончается и, по моему скромному мнению, к тому же сводится. Посему считаю своим долгом предупредить: это будет не только сумма впечатлений и размышлений по поводу прочитанного, но и попытка поговорить о сущности «священной войны», о насилии дозволенном и недозволенном, допустимом и недопустимом, и о том, берётся ли Царствие Небесное силой.

Тема, простите, назрела.

Впрочем, обо всём по порядку.

 

2

 

Пожалуй, «Сейд» – одно из лучших произведений об эпохе крестовых походов, с которыми мне доводилось сталкиваться. Наваристая шурпа: детализация высока, причём не только бытового уровня (заклёпочки же!), но и, прежде всего, культурного, интеллектуального, духовного. Ментальная картина мира подана во всём её великолепном многообразии. Словно узор на персидском ковре: симметричное противопоставление Запада и Востока, христианства и ислама, и в рамках каждой из парадигм – насилия и ненасилия, человеколюбия и презрения к человеку, меча и лютни, мужского и женского; множество пересекающихся миров, что существуют в разумах и сердцах героев – христиан и мусульман, язычников и религиозных фанатиков, а также лицемеров и ханжей, опутавших Запад и Восток ложью под вывеской «Так хочет Бог!», отравляющих мир ненавистью во имя своего могущества.

Культурные маркеры в изобилии, на любой вкус и цвет. Выдержки из Священных Писаний, молитвы, газели (стихи такие!), касыды, баллады и рондо, шутки и поговорки разной степени замысловатости, а также милые моему сердцу автохтонные народные обычаи. Безумно порадовало лингвистическое разнообразие: в романе звучит латынь, арабский, тюркские наречия, и даже – вы не поверите – йола. Объёмная картина, полная звука и запаха, и тёплого, сухого, пыльного ветра пустыни... Ну и кухня народов мира, о да.

Хотя и уровень условности происходящего – достаточно высок. В чём автор, собственно, и расписывается в послесловии: это, мол, в истории было, это – могло быть, но не факт, а вот этого, дескать, и быть не могло, но раз уж такое дело... Посему историю с точки зрения фактологической по «Сейду» лучше не изучать. А вот историю социальную, ментальную, культурную – очень даже возможно. Перед нами не столько исторический роман, сколько, сказать бы, криптоисторический – формально не противоречащий фактам, описанным в источниках, но скрытые мотивационные пружины исторического механизма могут отличаться от общепринятых.

Потому что, друзья, здесь так надо для конфликта.

Ну и вас повеселить, само собою.

Время описываемых событий, как уже было сказано, - эпоха крестовых походов, начало т.н. «высокого», классического средневековья. Там есть непринципиальный сдвиг по хронологии между Первым и Вторым походами, Столетняя война должна случиться на два с лишним века раньше, да и франкмасоны возникли во Франции на пятьсот лет раньше положенного, здесь они французские каменщики, а не вольные, такой вот лингвистический анекдот. Хронометраж – одна человеческая жизнь, судьба главного героя, чьё имя-прозвище вынесено в название романа, плюс ещё немного – ретроспективы «назад, в будущее». География довольно широка: валлийская глушь (если я правильно интерпретировал топоним Вельш), Париж и вообще ле белле Франс, Китай (чуть-чуть), среднеазиатские степи, Аравийская пустыня, Иерусалим и всякие ближневосточные палестины, Рим и Ватикан, Каир, Гранада и промежуточные локации. Какое там это ваше «Кредо ассасина»! Уж скорее похождения Марко Поло и Плано Карпини. Хронотоп проработан, антураж выдержан – снимаю шляпу.

Фанатичным же господам заклёпочникам предлагаю удавиться на шнурке.

От гульфика, как водится.

Порадовала также структура романа. Вот та самая ориентальная опера. Названия глав – все эти «первые аккорды», «adlibitumus», рондо, интермеццо, адажио, арпеджио и прочие стакатто – не для красного словца, отнюдь: они обозначают темпоритм каждой конкретной главы, её эмоциональный пульс. Там – быстрее, здесь – чуть медленнее; тут – страстно, почти экстатично, там – торжественно и размеренно. Впрочем, аз есмь не шибко подкованный в музыкальной теории, а потому не берусь судить, везде ли выдержан темпоритм, заданный названием. Однако как ход – вполне заслуживает уважения. Во всяком случае, мне как читателю показалось, что таки да, роман – звучит. На разные голоса и лады. Под аккомпанемент разных инструментов. Единственное что – автор несколько злоупотребляет паузами (сиречь троеточиями). Вместо недосказанности ощущается некоторая нервозность, не всегда оправданная.

Продолжая музыкальную метафору: голоса поставлены сообразно типажам. Главные герой, Сейд, – тенор; его духовный отец и наставник, Муаллим, знаменитый Старец Горы, – хрипловатый баритон, как и другой его духовный отец и наставник, Королевский Шут; Железный Копт – ну, этот, несомненно, раскатистый бас, Малейка-Ангел, бывшая монашка ордена Святой Магдалины – сопрано, Рыжая Шалунья – меццо-сопрано, с переходами на контральто; а юный рыцарёнок из-под Брантома – тенор с переходами на фальцет.

Уж очень он миленький получился, ей-богу.

А вот остальные герои – вовсе не мимими.

 

3

 

В душе каждого из главных, сюжетообразующих героев происходит борьба между религиозной догмой и религиозным же идеалом. Догма противоречит идеалу. На первый взгляд это кажется нелепостью, но на самом деле в этом нет ничего нового. Священные Писания вообще полны противоречий. Об этом стоит подумать. Это вопрос интерпретации. Любой сложный знаковый текст – какими, бесспорно, являются и Старый, и Новый Заветы, как и Коран, – подразумевает поливариативность прочтения. Роль читателя, воспетую Умберто Эко, никто не отменял. И в этом смысле – готовьте гнилые помидоры, господа ортодоксы! – Лютер сделал большой шаг вперёд за всё человечество.

А что тем самым он открыл адовы врата тёмных архетипных энергий и породил ряд религиозных войн... ну, nobodyperfect. «За всё надо чем-то платить».

В описываемый период до великих слов «На том стоим!» далековато. Право трактовать Писание всецело принадлежит Святой Католической Церкви. Мусульманский Восток в этом смысле пока более терпим, однако шииты и сунниты уже не любят друг друга, глава еретического течения исмаилитов выносит фетвы направо-налево и посылает укуренных юношей вершить свою недобрую волю. Лютера нет, и некому объяснить бедолагам, что во имя Господа совершенно не обязательно убивать, что нельзя быть СЛИШКОМ мотивированным в своём желании защититься, что Бог есть Любовь (христианство) и Мир (ислам). Что верой нельзя оправдать откровенное скотство и зверство. До этих идей каждому из героев придётся дойти своей головой. Своими ногами. По трупам. По обломкам собственных иллюзий, щедро омытых собственным же слезами.

Сюжет я вам тут пересказывать не буду. Просто замечу, что этот путь приходится пройти так или иначе и персонажам-мусульманам, и христианам. Потому что дело, конечно, не в христианстве и не в исламе, а в людях.

Наиболее остро конфликт между двумя аль-кайдами[1] ислама – послушанием и миром – протекает в душе главного героя, Сейда. На этот конфликт играет принятие им крещения, отход от верности Муаллиму и той версии ислама, которую он проповедует (исповедует ли сам? не факт). Это, однако же, не говорит о примате пацифизма в христианстве по сравнению с исламом – крестовые походы на дворе! Такое решение продиктовано не разумом Сейда, но его сердцем: Королевский Шут, он же Первый Меч Тампля, произвёл на юношу слишком сильное личное впечатление. В определённом смысле бывалый тамплиер оказался лучшим примером для подражания, чем палач-убийца, Наставник и Хозяин, старик Муаллим. Однако и с ним у бывшего гашишина-исмаилита в конечном итоге произошла, мягко говоря, размолвка. Потому что при всём своём пафосе орден храмовников – отнюдь не обитель праведников. Ну ещё и потому, что в жизни наступает такой момент, когда надо слушаться не человеческих повелений, пусть даже это воля отцов и наставников, и не философско-религиозных постулатов, а, извините, своего сердца, того самого нравственного закона, который внутри нас.

И вот этот самый нравственный закон повелевает Сейду отвратиться от насилия. Отвратиться от послушания во имя мира. Как уж он дошёл до мысли до такой – не столь уж очевидно, да и не должно быть очевидно. Знакомство с Первым Мечом Тампля, строки Священных Писаний Востока и Запада, отвращение к насилию через сострадание – а горя, своего и чужого, ему пришлось хлебнуть с самого босоногого детства, и этот огонь не сжёг его, но закалил, – и, несомненно, бывшая монахиня ордена Святой Магдалины, бесценное сокровище, обретённое им однажды и навек, любимая и любящая, жена и мать его ребёнка, – всё сыграло роль в перевороте, вывернувшем наизнанку мир Сейда. Но чтобы зерно проросло, нужна почва. Сейд, сын эмира-паломника и женщины-бедави, не вполне обычный человек. В нём живёт душа горного орла, из тех, что раньше гнездились над Аламутом. Возможно, это душа его матери. Возможно, это душа гордого пернатого хищника, истинного повелителя гор. Так или иначе, это душа свободного существа. И глаз его зорок, а крылья – широки.

Кстати, это технически довольно тонкая работа. Тотемистический мотив обыгран не на уровне «фантдопущения», но на уровне эстетики, символизма, традиционных индоевропейских (да и тюркских) культурных кодов. В связке «Сейд-орёл» царь птиц продуцирует совершенно иное семантическое поле, чем то, в котором мы привыкли его видеть. Орёл здесь перестаёт быть символом Империи, царского всевластия и величия, сохраняя воинские коннотации: доблесть, отвагу, волю. Меняется вектор приложения сил. Орлиная голова поворачивается в сторону Рима, в сторону Ватикана, высматривая добычу в этой обители скверны. Причём добывание этой самой добычи вовсе не связано с умножением богатства или славы. Просто необходимо уничтожить источник скверны, обезвредить одного из самых могущественных людей Запада, Его Святейшество Папу. Всего-то делов. Таким образом, орёл становится птицей мира. Голубь, говорите? Какой ещё голубь – эти паразиты только памятники портить способны...

А Папа в этой версии реальности какой-то вовсе уж гадский. Хотя бы потому, что посылает людей на войну, на смерть, используя запрещённое оружие – религиозную мотивацию. Не будучи праведником, отнюдь. И в этом смысле от зловещего Старца Горы верховный понтифик отличается только ресурсами: у Ватикана их больше. Повторяю: дело не в вере, дело в людях.

И что прикажете делать нашему миролюбивому орлу из народа бедави?..

В порядке спойлера: да, Папу обезвредили. Не убили, но гадить перестал. И это тоже много говорит о нравственном облике героя: орёл не питается падалью.

 

4

 

Да, вот он какой, Сейд, крещёный убийца, гашишин-ассасин, киллер-пацифист, использующий насилие против порождающих насилие. Не за деньги, не за славу, не по причине патологической кровожадности (привет Декстеру). Просто потому, что таков его путь. Его священный долг. Его джихад. Это интересно. Об этом стоит поразмыслить.

Закономерный вопрос: почему автор переносит действие в забытые богом средние века? Да ещё и на Ближний Восток? Токмо ли экзотики ради? Не думаю. Здесь всё гораздо интереснее. Заранее опустим вопрос о непреходящей актуальности темы фундаментализма, террористической деятельности салафитов, ваххабитов, «Братьев-мусульман» и всяких последователей Саида Кутба (мир ему и нам). Это как бы само собой разумеется. Гораздо продуктивнее поразмыслить над тем, какой потенциал содержат выбранные антураж, хронотоп и тема. Тема джихада. Тема крестового похода. Тема Священной Войны.

Мне всегда казалось курьёзным, что ислам, религия, само название которой означает среди прочего «мир», последние несколько десятилетий устойчиво ассоциируется с агрессией. Ну давайте честно, без всей этой политкорректности. На сайте моей любимой «TheNewYorkTimes» больше половины материалов с тегом «ислам» также помечены тегом «терроризм». Уж кого не заподозришь в отсутствии политкорректности, не так ли? Когда ваш покорный слуга писал на эту тему диплом, то поспешно сделал выводы, что дело тут единственно в сложившейся в массовом сознании системе стереотипов – другие, мол, новости из исламского мира мало кого интересуют. Это правда; и это неправда. К сожалению – к преогромному сожалению! – культура, породившая сокровища поэзии и архитектуры, продвинувшая медицину, химию, торговлю, металлургию (и кулинарное искусство, ага!), культура, сохранившая нам львиную долю древнегреческих текстов (в арабских переводах, ибо в Европе тогда с языком оригинала была напряжёнка, за пруфами – к выдающемуся медиевисту Жаку Ле Гоффу), сегодня утратила цивилизаторскую пассионарность, обретя пассионарность иного характера. Мы словно вернулись в раннее средневековье, во времена праведных халифов и арабских завоеваний. Не в обиду никому – общий знаменатель есть. Использование религии для обоснования агрессии. На самом деле, доля радикалов от религии в исламском мире ничтожна, как и любых радикалов в любом мире, но круги по воде расходятся широко. Джихад продолжается.

Но что есть джихад?

Этот термин используют все, кому ни лень, и используют зачастую неверно. Чаще всего это слово переводят как «священная война», отсюда – убей неверного и всё такое. Вот вам и «мирная религия», ага. А всё почему? Потому что лень задуматься.

Дело в том, друзья, что пресловутая «священная война» – это называется «газават», и провозглашает его имам, шейх или какой другой уважаемый религиозный лидер. И в этом смысле газават семантически сближается с крестовым походом. А джихад – это личное дело каждого верного. Это – нравственный долг, священная обязанность каждого мусульманина распространять ислам как можно шире. Проще говоря, газават – комплекс формальных мероприятий, озвучиваемый духовным наставником, он снаружи, а джихад – всегда в твоём сердце. Бывает джихад руки (война), джихад слова (проповедь) и джихад сердца (осуждение греха). Газават – способ реализации джихада руки. И здесь мы имеем явный пример рекурсии. Взаимоисключающие параграфы.

Потому что джихад руки подразумевает насилие. А когда правоверному дозволено насилие? Если память меня не подводит, в трёх случаях: во-первых, когда речь идёт о самообороне; во-вторых, когда речь идёт о запрете на молитву; и в-третьих, когда оскорбляют Пророка или вообще ислам. Да, каждый из пунктов даёт достаточно поводов для насилия тем, кто повода ищет. Однако – кого красит поиск поводов? Зря, что ли, «ислам» значит, помимо прочего, «мир»? Зря, что ли, визитной карточкой исламской цивилизации стало приветствие «ас салам алейкум», «мир тебе»? Зря, что ли, суфии трактуют «убей неверного» как «убей неверие»? И, в конце концов, зря ли сам «чёрный папа терроризма» Хасан ат-Тураби осуждает слишком ретивых «шахидов», не говоря уже о праведном Саиде Афанди (мир его праху)?

К чему я веду? Джихад не кончается насилием и даже не начинается им. Насилие – тягостная для каждого правоверного часть джихада, крайняя мера, к которой следует прибегать, когда опасность угрожает членам общины, или когда мусульманам запрещают молиться, или когда оскверняют мечети и мусульманские кладбища. Насколько оправданы погромы вследствие датских карикатур и незабвенного шедевра кинематографа о жизни Мухаммеда – вопрос открытый. Я склоняюсь к тому, что – нет, не оправданы. Не являюсь знатоком шариата, но вроде бы ответ следует спрашивать непосредственно с того, кто совершил акт осквернения. С художников, издателей и создателей двадцатиминутки ненависти, а не с тех, кто просто подвернулся под руку.

Джихад – это путь Сейда. Осознание недопустимости насилия, ограничения агрессии, осознание истинной сути ислама – да и других авраамических религий. Рай так просто не заслужить – дорога туда идёт через Джаханнам, однако, упорствуя в том, что запретно, в том, что есть харам, грех, из ада не выйти.

И если ассасин, убийца-фанатик, смог это понять и прочувствовать, то что мешает нам?

Всё это актуально сейчас, и было актуально тогда. Эпоха крестовых походов, священных войн, заострила проблему насилия во имя религиозных догматов. Можно ли найти лучший иллюстрационный материал для романа на эту тему?

 

5

 

Шербет закончился, а теперь получите-ка пол-литра дёгтю.

Во-первых, не вполне понятна апелляция к наследию Дэна Брауна. Ну были Каролинги, а с ними и Капетинги, потомками Христа – что с того? «В чём сила, брат?» На детях гениев природа отдыхает – на Меровингах, особенно последних, отдохнула будь здоров, там одни дегенераты были. Что с того, что Иисус имел близкие отношения с Марией Магдалиной? Разве это обесценивает морально-этический смысл христианства? Разве это уменьшает значение Нагорной проповеди и десяти заповедей?

Впрочем, это хоть можно привязать к основному конфликту. Не люблю Дэна Брауна и связанной с ним истерии, вот и ворчу.

Во-вторых, короткое рондо в конце третьей главы. Там, где «По Европе горят костры». Ну как не стыдно. Ну какие костры. Какой-то совсем уж чудовищный стереотип. Костры разгорелись на закате средневековья, в раннемодерное время, причём по большей части в протестантских странах, отнюдь не в католических. На одного Торквемаду тогда приходилось по дюжине разнокалиберных кальвинов (они сожгли Сервета! сволочи! :). Знаменитые ведовские процессы были вызваны по большей части успехами Реформации и массовым психозом. Известны два указа – короля лангобардов Ротари (643 года) и Карла Великого (787 года) – по которым подданным прямо запрещалось верить в колдовство и на этом основании казнить людей, в нём уличённых. Ну не жгли тогда женщин на кострах в промышленных объёмах, ну что тут поделать. Списываем на фантдопущение. Совершенно не необходимое, на мой взгляд: «тёмная сторона» католицизма в романе и без того достаточно тёмная.

И в-третьих, Вельш и йола. Правильно ли я понял, что Вельш – это Уэльс? И если так, то при чём тут язык йола? На йола говорили в Ирландии, в графстве Уэксфорд, и то не повсеместно. Да, генетически йола выводится из наречий юго-западного Уэльса, но, внимание вопрос, кто был их носителями? Правильно, расовые англосаксы, рыцари и слуги, в частности, нормандских баронов Ричарда де Клэра и Роберта Фитц-Стивена, которые и занесли это наречие в Ирландию во время неудачного вторжения 1169 года. На предке йола общались валлийские дворяне английского происхождения. Крестьяне же говорили на валлийском (Cymraeg), как положено. Странно, что Рыжая Шалунья произносит фразу на языке чужаков и – на тот момент – недругов. Впрочем, всё равно – к месту.

Ну и слово «викинги» в устах Папы Римского. Когда он грозится: мол, шведских викингов на вас спущу! Явный анахронизм. Папа Римский не мог на тот момент знать этого слова. Мог сказать «норманны» – в романской Европе викингов чаще всего именовали именно так. В то время слово «викинг» фиксируется в норвежском, датском и исландском языках (а также, возможно, в фарерском, шведском и гутнийском), и даже в английском оно к тому времени почти вышло из употребления (по причине спада активности викингов как таковых). Что уж говорить об итальянском или латыни!

В остальном же, повторюсь, замечательный, сбалансированный и увлекательный роман. Таково моё личное оценочное суждение.

Читайте «Сейд». Мир вам.

______________________________________________________________________________________

Отзыв на мою книгу, написанный Юлианной Лебединской. Очень приятно, и - большое спасибо!

От убийцы к святому, - так бы я обозначила главную идею романа.

Маленький мальчик, названый Сейдом, остается сиротой, однако вскоре обретает нового отца – его берет под свою опеку самый искусный и жестокий палач мусульманского мира и предводитель гашишшинов – Джаллад-Джаани. Воспитание мальчик получает соответствующее. Названый отец готовит его для него особый путь – путь священного джихада с неверными. И мальчик преуспевает в деле убийства, становится лучшим учеником своего наставника. Каким бы ни был талантливым ученик, его судьба во многом зависит от учителя. К счастью, на жизненном пути Сейду встретились и другие учителя, кроме Джаллада-Джаани. Первыми, кто заставил его усомниться в непогрешимости названного отца, стали птицы – орлы Аламута. Вторым – магистр тамлиеров, бывший шут французского короля. Именно знакомство с ним перевернуло жизнь наемника, добавив к определению «убийца» слово «бывший». Третьим учителем стала Женщина-которую-он-увидел. Она появилась вовремя и завершила начатое тамплиером. И четвертым и, пожалуй, последним сам того не подозревая становится брат Сейда: «Чтобы понять брата, надо его полюбить».

Ряд событий в жизни Сейда приводит к тому, что он меняет веру и клянется большее никогда не брать в руки оружия. Однако можно ли защитить себя и, что намного важнее, тех, кто дорог, не проливая крови? «В Риме таких христиан, как ты, больше нет…» - говорят ему. Но он все равно продолжает идти по пути своего джихада.

И вслед за героем постепенно понимаешь, что джихад может быть разным. Во имя мести можно убивать жестоко и беспощадно, а можно – дать клятву никогда больше не пролить ни капли крови. На пути джихада можно ненавидеть, а можно любить. И воевать можно против заклятого врага, а можно – против самой войны.

Герой меняется, и – что закономерно – меняются декорации вокруг него. В финале мы видим не хладнокровного убийцу, а любящего сына, брата, мужа… Впрочем, финал мне показался слишком уж хэппи-эндовым. Особенно на фоне событий в первой части романа. Иногда бывает так: «Начали за здравие – кончили за упокой», здесь же наоборот: «Начали за упокой – кончили за здравие». Нет, все события финала – логичны, они удачно вписываются в канву сюжета. Просто сама атмосфера романа как-то не настраивает на счастливый финал. Но это, пожалуй, проблемы личного восприятия.

Хотелось бы отметить аллюзии на произведения Дюма. Я углядела отсыл к «Графине де Монсоро» и к «Трем Мушкетерам». За «Монсоро» отдельное спасибо – в юности образ благородного шута был одним из любимых.

Ну и двойной отсыл к Марие Магдалине – сильнейший момент в романе. Чистейшая душой монашка стала шлюхой, а бывшая шлюха-язычница – матерью спасителя, если не мира, то отдельной страны. Но обе в итоге обретают женское счастье и свое место в жизни.

Отдельно также хочется сказать о стиле произведения. Все события романа – достаточно бурные и динамичные. Однако описываются они неспешным, я бы даже сказала – притчевым языком. Результат такого синтеза получился красивым и незаурядным. А поэтические перебивки между главами – рондо – удивительная находка автора.

Конечно, роман «Сейд» можно обвинить в исторической недостоверности. Но жанр альтернативной истории и не подразумевает четкого следования учебнику. Скорее он требует умения моделировать различные исторические ситуации, а с этим автор справился на ура.

 

 

 

Мне очень понравились эти отзывы на мою книгу... и поверьте, не только потому, что в них роман хвалят, но еще и... впрочем, прочитайте, и сами поймете:

 

 

 

 

 

 

В газете "Прикаспийская коммуна" за 21 февраля 2012 года вышла статья казахстанского писателя, поэта, переводчика и философа Бекета Карашина, посвященная книге автора "Сейд".

 

В казахстанской республиканской газете "Караван"

Лекарство с хвостом