КОГДА СПЕКТАКЛЬ МОЖНО СЛУШАТЬ, НО НЕ СМОТРЕТЬ Или как убить в русском театре - английскую классику
«Был в балете, мужики девок хапают!
Девки все, как на подбор, в белых тапочках…»
(Владимир Семенович Высоцкий, «Письмо с ВДНХ»)
Это только говорят, что английская классика – бессмертна! Чушь! Наш человек, а того паче – наш человек от искусства (которое след назвать скорее эстет-конформизмом) может убить что угодно, были бы амбиции. Гордость, так сказать, и огромное предубеждение в собственной компетентности, которая на нашем пост-совковом пространстве определяется не иначе как лояльностью и чинопочитанием.
Джейн Остин, как писательницу, убить пытались неоднократно. Начиная от антифеминистов и консерваторов в самой Британии при ее жизни, и кончая регулярными «казнями» и прочими экзекуциями в курсовых и дипломных работах в многочисленных театральных учебных заведениях, существующих на обломках «самой читающей в мире страны». И если бы это не попытались сделать в Азербайджане, было бы странно. Чего бы, так сказать, не побоимся этого слова, и ничтоже сумняшеся, а может и вовсе не сумняшеся, ибо… ибо… на ум ничего не приходит! В общем, короче, отчего бы не замахнуться на английскую классику? А, поцоны?!
Замахнулися, и каааак… вобщем, больно получилось. Больно было смотреть, как очень хорошие актеры вытаскивают откровенно никакую постановку. А поскольку смотреть было больно, то попробовал закрыть глаза. А ничего так, знаете? В качестве аудио пьесы, то бишь без визуальных, с позволения сказать, изысков режиссера, актеры великолепно читали текст добротного английского романа в академическом переводе на русский язык. Эдакая актерская читка, все чин-чинарем, в образе… только глаза открывать не надо! Чтобы не видеть… далее – конкретно, потому как знаю-ведаю вот это вот псевдо-интеллигентское «критику мы принимаем и любим, но не надо огульно охаивать!». Не огульно, милейшие, а по пунктам, конкретно, по самой, на минуточку, мозоли. Итак:
Мозоль первая: мизансцена. В театре историю нужно показывать. Ага, не рассказывать, не проповедовать, а именно что показывать. А для этого надо «выстроить сцену». Собственно, поставить спектакль. И дать актерам задачу – как двигаться, куда встать, и если понадобиться, черт подери, упасть! Это необходимая часть той работы, за которую режиссеры обычно получают свои ништяки. В смысле – работа у них такая, спектакль ПОСТАВИТЬ. Не, никто не отменял конечно, максимы великого уже при жизни Марка Анатольевича Захарова, гласящую, что «главная задача режиссера - это не позволить актерам развалить его спектакль». Но в этом-то спектакле, простите, все наоборот вышло! Ту актеры «вытаскивали за уши» спектакль, в котором мизансцена НЕ ПОСТАВЛЕНА. Ибо ежели два персонажа в течении более пяти минут стоя на одном месте ведут диалог, и НИЧЕГО не делают… То есть – ВООБЩЕ ничего! Настолько ничего, что становится скучно… если не закрыть глаза. Тогда – все путем, голоса хороших актеров снова оживляют историю. Открыл глаза – все, хана истории, опять тоска зеленая, потому что оно ведь как получается – ожидание все же посмотреть спектакль мешает сосредоточиться на одной аудио составляющей.
В общем, действие почти отсутствует, а то, что присутствует… может, лучше его бы и вовсе не было. Иногда откровенно отвлекающие от основного действа, нелепо выглядящие и явно ПРОСТАВЛЕННЫЕ (ох, не вовремя и не к месту вспомнил вдруг режиссер о своих обязанностях!) движения актерских туловищ и конечностей в разных концах сцены не только не помогало воспринимать историю, но откровенно отвлекало от нее. Ощущение, что режиссер пытается снимать кино, причем разделив экран на две части. Э, сээр… вы же не братья Коэн в одном лице, и вы не «Фарго» снимаете для американского тв! Это-таки театр, или где?
Мозоль вторая: работа с актерами. Стоит недалеко от мозоли первой, и даже связана с ним какими-то капиллярами. Но есть и особенности. Такие, как понимание, что актеру в театре, где действие НЕПРЕРЫВНО в течении всего акта, ни в коем случае нельзя устраивать «американские горки» с вхождением и выходом из образа. На практике это неизбежно сказывается в таких, например, деталях, как сбой в ритме, темпе, и даже порой – в тексте роли. Даже опытнейшие актеры в этом спектакле сбивались, а уж молодых, не имеющих пока еще большого опыта, режиссер пропустил через такой «контрастный душ», что даже очень талантливые, техничные артисты выглядели порой как дебютанты с заплетающимся языком и сбитой дикцией. Поскольку происходило это весьма фрагментарно, и войдя в образ, актеры уже «держали роль» вполне уверенно, а происходило это именно при смене действий, то можно с уверенностью возложить ответственность за это на крайний непрофессионализм постановщика. Возникало ощущение, что весь визуальный ряд делался в манере кинопроизводства, где позволительна роскошь дубля. Напоминаю, что в театре такой роскоши нет! Именно поэтому в театре играть СЛОЖНЕЕ, чем в кино! И именно поэтому в театре ставить так же – сложнее.
Мозоль третья: сценография. Все, что стояло на сцене, никаким образом не объяснялось ни материалом самого произведения, ни тем, что претендовало на «оригинальность постановочного решения». От кафедры с биноклем, и до ширм-«вертушек», которые явно были попыткой создать эффект даже не кинематографического, но допотопного старого тв-монтажа времен, когда из спецэффектов максимальной популярностью пользовались «жалюзи»… потому что других не было! Единственное оправданное и стоящее внимания решение с «действием второго плана», протекающим за полупрозрачным шифоновым экраном, смотрелось как заплатка из дорогой ткани на дешевой материи этого спектакля. То есть – выбивалось, создавая еще более гнетущее впечатление от всего прочего безобразия. К тому же в финальной картине зачем-то пустили дым, то ли намекая, что герои сейчас отправятся в Испанию, в армию Веллингтона на войну с Наполеоном (хронологически вполне вероятно!), но тогда… эмм… индусу вообще не место! Но об индусе – в конце!
Мозоль четвертая: звуковой ряд. Коротко – никакой. Вообще. Там, где нужен – отсутствует. Там, где есть – мог бы и отсутствовать, потому что музыкальная редакция в театре, как и в кино, и в отличие от телевидения, ВСЕГДА носит функциональное значение. А если не носит – значит, халтура!
Мозолей можно было бы перечислять бесконечно, но нет смысла. Потому что этому спектаклю нужен не дерматолог, а… хотел было сказать, что патологоанатом, но это было бы неверным. Инсценировка по роману вполне хороша, и при соответствующей режиссуре могла бы очень даже «выстрелить». Актерам же и вовсе удалось невероятное – этот франкенштейн от театральной профессии таки жив, и таки местами забавен, а значит – нужна терапия. Пластическая хирургия работы с художником, лечебная гимнастика репетиций, и все это пол управлением хорошего лечащего врача… пардон – режиссера. А сейчас он… Он сырой, дамы и господа театралы, показывать его в этом виде зрителю – не уважать ни зрителя, ни себя в профессии, но совершенная театром русской драмы в Азербайджане более полутора десятка лет назад сделка с дьяволом, когда ради привлечения зрителя в театр произошел намеренный отказ от театральной эстетики в сторону кавээнного балагана, сделала этот вопрос уже не актуальным. Зрителя в театре – нет! Потому что дьявол в своих сделках только поначалу показывает золото аншлагов. Но потом оно неизбежно обернется золой пустого зала, в котором уже не будет сидеть зритель, любящий театр, а главное – ПОНИМАЮЩИЙ его. И выбор пути наименьшего сопротивления дал свои результаты. С чем нас всех и поздравляю.
ПыСы. Да, в конце обещал сказать об индусе. Был там такой… по факту - рабочий сцены, одетый в непонятный индийский костюм, абсолютно анахроничный и эклектичный, а в финале и вовсе выбивший меня, как зрителя, из колеи, своей фантазией о «танце живота». Так вот, он в этой истории – ВООБЩЕ не при чем!
фото - афиша спектакля Русского Драматического Театра имени С.Вургуна "Гордость и предубеждение" по Дж.Остин
Аждар Улдуз, который все еще иногда – Джокер!
Баку, осень, 2016 год.