УДАЧНЫЙ «МАСКАРАД», или когда Лермонтов – по Гегелю…
Когда-то мудрый немец обещал, шо ежели долго мучиться, то шо нить в конце-концов получится. То бишь согласно гегелевской диалектике, количество рано или поздно должно-таки перейти в качество. И он таки не ошибся! Еще бы – это же Гегель!
И чтобы представить театральное решение «Маскарада» Лермонтова в немецком духе, нужно было, верно, немецкое же упорство, с которым Александр Шаровский еще с девяностых пытался внедрить ленкомовскую (а значит – брехтовскую! Йа-йа, опять дойче!) стилистику на сцену Русской Драмы в Баку. Впрочем, «маркзахаровщина» всегда была дорога сердцу советского театрала, а уж бакинцам, преданным ностальгии времен «Юноны и Авось» - тем паче, так что удивляться тут нечему. Разве что – упорству, с которым бакинец Шаровский, как истый представитель этой гордой нации (не я придумал, это их поколение само термин родило, что бы оно там ни значило, наше поколение бакинцев менее лицемерно в этом плане!), пытался скрестить коммерцию «встреч на торговой» с ленкомовской стилистикой в «капустниках». Что из этого получалось, я довольно много писал полтора десятка лет тому назад, и повторяться ныне не намерен. Тем паче, что «пою я ныне дифирамб», как сказал бы Козьма Прутков. Бо, есть за что!
Но, для начала, все же немножечко углубимся в историю. Так, совсем чуток, но сделать это необходимо, чтобы понять, почему же спектакль есть за что хвалить.
После Мейерхольда, с «Маскарадом» не экспериментировал разве что ленивый. И все же, русская театральная традиция боле приветствовала консервативное постановочное решение, потому как «костюм-декорация-страдание» снобами от театральной критики всегда воспринимались любезней опытов с музыкой, танцами, жонглированием условностями… ну, в общем, всем тем, чем, скажем, театральная школа Малого Драматического отличается от Вахтанговской, «Щепка» - от «Щуки», а привычный бледно-зеленый огурец – друг диетических салатов – от ярко-желтого банана со всеми причитающимися ассоциациями. Туминас в годы оны (то бишь уже в новейшей истории русского театра) Лермонтова «сделал» ярким, Шамиров, ученик того же Марка Захарова, в своей постановке в театре им.Станиславского – «авангардным»… Но «классикой-с» критиками признана именно что постановка Житинкина в Государственном Академическом Малом Театре, ибо поставлено «с императорским размахом и европейской аскетичностью»! (это я, между прочим, цитирую авторитетнейший журнал «Театральная афиша»). Уж не знаю, что за сим оксюмороном имели ввиду московские критики, однако лермонтовский дух, дух бунтарский, протестный, в сочетании с «имперскостью» вызывает легкий когнитивный диссонанс… ну, это такое чувство, когда папа-взяточник говорит по телевизору что взятки - это плохо, а дома учит сына, шо «иначе – никак!».
В постановке Шаровского эксперимент не первичен по своей эстетике (ну, было многое из этого ранее, и не раз, чего уж греха таить!), но вот по композиции… Черт возьми, но включить в эту яркую мозаику, помимо привычных уже элементов «рок»-эстетики 60-70х годов прошлого века еще и вполне себе современные элементы кибер-панка, стим-панка, причем сделать это вполне оправданно, так, чтобы не было эффекта «железом по стеклу» - надо суметь. Сумел! Получилось это осознанно, или случайно – уже не важно, ибо смелым удача и сопутствует, а тут смелость имеет место быть. Бо, повторюсь, классика-с, ответственность даже не перед несуществующей уже школой бакинской театральной критики, но перед собой, своим внутренним цензором и рецензентом.
Костюмы в спектакле – очень удачный синтез традиции и модерна, при этом выдержанные в рамках сценической эргономики – были, как и полагается в ХОРОШЕЙ постановке, неотъемлемой частью всей композиции, помогая актерам – играть, а зрителям – понимать и ЧУВСТВОВАТЬ историю на уровне зрительных нервов. Музыкальный ряд был красив, и при этом – функционален, оправдан, и так же являлся частью композиции спектакля, но никак не «заплатками», коими в иных постановках режиссеры порой «латают дыры» непрофессионализма. (Заметьте, я не сказал – ИНЫЕ режиссеры! А то знаем мы вас, тонких натур с непомерным самомненьем, порой так и норовите хулу в чужой адрес с гордостью на свой счет записать! Хулу тоже, знаете ли, заслужить суметь надо!).
О хуле заговоримши, пора бы и положенную (кем – положенную? Традицией, родимые, только ею, болезной!) ложку дегтя в это ведро патоки напустить. Бо есть что хулить, воистину!
Весьма удачное постановочное решение споткнулось о… банальный провинциализм нашего театра. Провинциализм бессмертный, неизбывный, доставшийся нам со времен исчо имперских, в советские времена выпестованный, всхоленный и возлелеянный, а в основе его лежит ни что иное, как наш, родной индивидуализм. Да-да, тот самый индивидуализм, которым славен мир буржуев, в свое время пустил такие прочные корни в театре русском, а позже – и советском, что иным капиталистам только мечтать! У буржуев ведь как – актер в каком ни будь заштатном бродвейском мюзикле тебе и певец, и на дуде игрец, и даже акробат с сертификатом, ежели жаба душит с гонорара на счета дублеров-каскадеров денежку скидывать. А уж как в кордебалете, который по ихнему, буржуйскому, хорус лайном величают, пляшуть – синхрон нашего самого Большого-Из-Театров отдыхает, поверьте! Почему так? Вот почему у них актер аж в полтинник лет еще на шпагат садится, и кажное утречко, нос с ночного кокаину утеремши, на репетицию приходит? Может, потому что там у них на пяточки конкурент наступает жестко, молодой завсегда норовит у старого волка хлеб и место под солнцем отнять, и вламывают, вламывают болезные актеры, растут над собой и над плинтусом, а у нас, опосля всех полученных званий «заслуженных» и «народных» – хоть трава не расти, и гонорар тамады кормит сытней, чем с премьер театральных, и рюмку в руке сжимать уж привычней, чем поручень танцевального «станка» на хореографической репетиции?
Ведь каждый по отдельности – воистину, талант, гений, Кин Четвертый и Сара Бернар в одном плотском флаконе разлива «мейд ин Молоканка», только вот когда смотришь на танец их, так и сжимается сердечко… Не, ну не все плохи, "чоуштам", только вот от того, что кто-то танцует ХОРОШО, танцор плохонький еще хуже смотрится. Индивидуалист наш актер – сам по себе профессионал, а как в коллективе работать, в «хорус лайне» - или блистает, или… ну, вы поняли. И провинциализм тут в том, что театр, как таковой, не является тут частью шоу-индустрии, как это должно быть в столицах, но служит музеем ливреточной театральной культуры для салонных дам, еще помнящих разницу между Джейн Остин и джинсами одноименной марки. И потому нет стимула держать себя в форме, держать в тонусе труппу, и добиться от актеров не только хорошего исполнения своих ролей (в этом они все, повторюсь, ПО-ОТДЕЛЬНОСТИ хороши!), но и высокой техники работы в коллективных эпизодах. Особенно – в групповой хореографии!
Как это выглядит на практике? А некрасиво! Работают артисты в танце, одна – напрягает нужные мышцы, в такт, в ритм, в нужном месте пластична, в другом – тверда, или течет, как вода, иной же выполняет вроде те же движения, а ощущенье, что руками водит туды-сюды, будто кисель размазывает, на лице – тоска, в глазах вечный вопрос советского интеллигента на работе «когда же это все закончится?». Нет chorus line’а, а есть некая… «массовка», вот! Иначе и не назовешь.
Впрочем, сие – лечится. За сезон, полтора, но спасению подлежит. А вот с декорациями у спектакля – швах! Причем проблема в данном случае не в сценографии – она как раз-таки вполне себе нейтрально-функциональна, без блеска, но и ругать не за что, а вот исполнение декораций… вот и здесь жирной мухой провинциализм портит благостную картину удачной постановки! Чем именно? А зеркалами! Дело в том, что когда режиссер на том же Бродвее, в «Сорок второй улице», поднимает на сцене огромное зеркало, то возникает ощущение, что эта металлическая ли, стеклянная ли пластина БЕСШОВНА. Ни единое пятнышко, ни единая вмятина не смущают зрительский взгляд, отвлекая от действа на сцене. С этими ровными поверхностями в театральном деле вообще беда – они, сволочи, обязаны быть ровными. Иначе возникает неизбывное ощущение самодеятельности. И – ага! – того самого провинциализма, который всяк чует, а вот описать не каждый и возьмется. Я вот, попытался… надеюсь, поможет!
Во последних строках хочу сказать, шо Гегель мне, конечно, не друг, но учитель, примерно такой же, каковым для каждого театрала является, скажем, Станиславский. Или – Чехов. Или – Мейерхольд. Ну, или же Марк Захаров, ежели угодно! Да кто бы ни был из «великих», следует помнить, что даже если у нас получается подойти к решению задачи с инструментом нашего Учителя, для результата «не хуже, чем у мэтра» следует подготовить еще и материал, с которым собрались работать. А это, государи мои, в нашем случае – труппа. Не актеры по отдельности, каждый из которых, повторюсь, у нас солист-гений, просто в команде играть не любит, не хочет, или не умеет… Именно – труппа. Группа. Коллектив. Chorus Line! И тогда количество массовки окончательно переплавится в качество труппы. И можно будет кричать «браво!» не только Шаровскому – хорошему актеру и автору вполне удачной режиссуры «Маскарада». Но еще и лидеру театральной труппы!
ПыСы. На фото: кадры со спектакля, фото взяты с сайта Театра Русской Драмы в Баку.
Аждар Улдуз,
он же местами Joker
Баку, октябрь, 2016 год