ЧТО ВОЗЛОЖЕНО НА "НОСИТЕЛЕЙ", или режиссер о своем спектакле
ЧТО ВОЗЛОЖЕНО НА «НОСИТЕЛЕЙ»
Или режиссер – о спектакле.
Двухактный спектакль «Носители», поставленный по мотивам оригинальной пьесы Александра Гриценко «Носитель», представляет собой своеобразную попытку синтеза новых трендов в современном аудиовизуальном искусстве. Причем синтез этот выполняется в форме гротескной, предполагающей ироничный взгляд на саму концепцию подобной попытки, что определяется законами жанра, ведь «Носители» - ни что иное, как фарс. И сам фарс, в данном случае – лишь форма, сосуд, наполняемый содержимым новой драмы, вернее сказать – новой русской драмы, предполагающей не пафос, доминировавший в русской драме в течение двух прошедших столетий, и не «черную меланхолию», ставшую трендом девяностых годов двадцатого века, и первого десятилетия века двадцать первого в российском театре. Новая русская драма уже довольно прочно утвердилась в российском театре нового века, и по духу своей тонкой самоиронии, сочетающейся при этом с буффонадой, напоминает оригинальный, способный родиться только на почве русской культуры, синтез английской театральной школы конца девятнадцатого – начала двадцатого века, с истинной французской, мольеровской школой.
Режиссер искренне верит в то, что ни люди, на суть обстоятельств, в которых они оказываются, со временем не меняются. Меняется лишь антураж, и степень развития в тех или иных обществах. Сначала римляне могут высмеивать варваров-галлов, спустя несколько столетий – французы смеяться над итальянцами в своих комедиях. Причем и те, и другие, смеются, как правило, над одними и теми же ситуациями. Меняются, как уже сказано выше, лишь костюмы, декорации, да язык. Причем последний фактор является, наверное, единственным, определяющим наличие истинной оригинальности. Именно поэтому спектакль «Носители» является истинно русским спектаклем по своему содержанию, именно поэтому в спектакле намеренно, и даже форсированно используется язык «мирового шоу-бизнеса», английский, оттеняя, выделяя семантический контраст с языком главных героев – русским.
Главные герои (Виктор, Александр, Люся, и Катя) – предположительно – будущие русские писатели. Так, во всяком случае, себя позиционируют они сами, так декларирует команда, создавшая этот спектакль. Значит, язык, которым они говорят, является не менее важным фактором, нежели то, о чем они говорят. И здесь я намерено ввожу «барковщину» (в оригинальной пьесе Гриценко мата нет!), использование мата и сленговых выражений, свойственных молодежи современной эпохи. Причем, чем большая ответственность возлагается на тех, от кого зависит судьба языка и его дальнейшее развитие или же деградация, тем более небрежное отношение к нему в жизни, и при этом – лицемерное отрицание данного небрежения, мы можем наблюдать в реальности. Впрочем, это касается не только русского, и не только - языка, в современной России (парафраз концепта И.Бродского).
Персонажи второго плана – американские Продюсер и Режиссер – весь спектакль говорят на языке английском, причем их речь синхронно переводится. Где-то по-брехтовски «фреймироваться», абстрагироваться не только от самого зрителя, но даже от того, что происходит на сцене, «поставить зеркало напротив зеркала» (Л.Кэрролл), и путешествовать среди получившихся отражений, наслаждаясь «эстетикой театральной лжи» (Ч.Диккенс) – одна из нескольких эстетических задач, поставленных мною при постановке спектакля. Семантическая же задача тут – как сравнительный анализ двух культур при соприкосновении «на материальной базе» (понимай – при финансовой заинтересованности, ведь речь идет о Продюсере!), так и демонстрация некоторых факторов, приводящих к «неконкурентоспособности» русского «культурного продукта» на международном рынке «шоу-бизнеса».
Я не верю как в Абсолютное Зло, так и в СПИД, считая и то, и другое, выдумкой человечества с целью оправдания собственных слабостей (коррупция в межгосударственных здравоохранительных системах при засилье фармацевтических корпораций это вполне объясняет, а коррупцию очень даже возможно приписать к таким человеческим слабостям, как, например, чревоугодие!). И потому именно СПИД является символом, а Абсолютное Зло – смыслом, на каковой семантической связке и строится сюжет спектакля. Носители ВИЧ, придумывающие для себя «высшую миссию», подобны борцам с ведьмами, их псевдоинтеллектуализЪм (опечатка умышленна!) же выполняет лишь одну функцию – вводить в заблуждение тех, кто может им «дать в глаз» (что, собственно, с главным «носителем Абсолюта» в финале и происходит).
Эстетика спектакля, как аудиовизуального ряда – основной результат упомянутого в начале синтеза. Речь идет о синтезе театра и кино, но не в формате общепринятых, и в некоторых отдельно взятых случаях даже вполне успешных попыток совмещать технические возможности синематографа и театра. В «Носителях» наша творческая команда ставила себе особую задачу – «показать кино» без какого либо использования кинематографической техники, используя лишь традиционную театральную техническую базу. Кстати, именно по этой причине я предпочитаю для демонстрации спектакля сцены «классические», оборудованные необходимым оптимумом светового и звукового оборудования, без каких либо «высокотехнологичных» излишеств.
Поставленная задача выполняется за счет «геометрии» мизансцен, а так же чистой актерской игры. Для этого выбрана самая «узнаваемая» манера киноактерской игры, которую уже можно смело назвать «тарантиновской». Впрочем, в спектакле использованы и элементы классической «чаплиновской» игры, и даже некоторые знаковые позиции из голливудских блокбастеров, однако именно «тарантиновщина» в «Носителях» использована еще и в мизансценах (вернее – в механике взаимодействия актеров на сцене), выстраивании аудиоряда, световых решениях, и конечно же, в обилии ремарок и реминисценций на ставшие уже классическими, произведения в различных видах искусства: от литературы и скульптуры, и до живописи. Все это обуславливает общий «тарантиновский» дух фарса «Носители», но при этом не выводит его из русского культурного пространства, которое само есть результат многовекового и успешного синтеза различных культур. Следует помнить, что сам создатель «тарантиновского» стиля, американский режиссер Квентин Тарантино, «вырос» на Эйзенштейне и Чехове, что и отражается на его кинематографе.
Отдельно следует сказать об актерском составе. На каждого из актеров была возложена довольно сложная задача, учитывая весь тот объем смысловой и эстетической нагрузки, которую предполагает данный спектакль. Исполнители ролей вполне успешно справляются с это сложностью, часто предлагая свои, оригинальные актерские решения, что только обогащает спектакль, обещая, что каждый раз он будет сыгран по-новому, и представит новые, интересные находки талантливого творческого состава, с которым мне довелось работать.
Аждар Улдуз.