Пьеса-роман в трех актах (с предисловием, прологом и прочими причиндалами… пардон – атрибутами!)

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Этот телевизор так и задумывался – чтоб он работал, по нему надо бить. Сильно! Потом можно напридумывать много более тонких в обращении (и, несомненно – более комфортных) приборов и устройств бытового (а значит – скучного?) пользования, но, как ни странно, именно этот телевизор оказался наиболее надежным. Прочным. Проверено временем! Честное слово! Спросите у героев этой истории – они на себе убедились, что надежности в нас больше, чем в хитроумных приборах, рожденных в муках конкурентной борьбы и условий жестокого капитализма. Мы – совки, бытовые приборы самой мощной социальной модели, рожденные путем скрещивания идеализма и тоталитаризма. Мы – из тех, по кому надо бить, чтобы мы заработали. Причем – сильно!

 

ПРОЛОГ

 

Штепсель в розетку. Помягче и нежнее, пожалуйста – и вовсе не в целях эротизации совершенно бытового действия (мы же не будем превращать с вами эротику в предмет быта… надеюсь!). Просто на постсоветском пространстве, где благодаря коррупции и неистребимому в нас комплексу провинциализма по отношению КО ВСЕМУ ЗАПАДУ энергосетями у нас заведуют иностранные аферисты. Отсюда, как следствие, реальная угроза накрытия бытового прибора резким перепадом напряжения. Он хоть и надежный, этот самый прибор, но от резких перепадов напряжения может слегка удивиться… на некоторое время даже – отказаться работать. Впрочем, испортиться от этого он не испортиться – мы же уже договорились, что надежнее нас НИЧЕГО в мире нету! Со временем он исправится, и будет работать лучше всех – в этом вы еще убедитесь. Ну, а пока нам надо получить результат, причем – быстро, так что, прошу – помягче!

 

Голубой экран загорается мягким голубым светом. Вообще то он очень даже жесткий по своему вредоносному излучению, но внешне об этом даже не догадаешься. Да и не нужно это – мы к жесткости привычные. А вот мягкость – она нас пугает!

 

Сквозь «мягкий» (который – ЖЕСТКИЙ!) голубой свет пробивается изображение дикторши. Женщины, уже отвыкшей удивляться новостям, подобным той, что ей предстоит сейчас прочитать.

 

«Представители сексуальных меньшинств выразили протест по поводу задержки морского пассажирского лайнера, следовавшего курсом Лимасола-Бодрум. Муниципальные власти города Бодрум – Турция объяснили задержание лайнера возможными неадекватными реакциями со стороны коренного местного населения на планируемую пассажирами лайнера акцию «марди-грасс» («жирный праздник» - регулярно проводимый в западных странах праздник суррогатных безумств, берущий свои корни в христианской масленице, нечто среднее между венецианским и бразильским карнавалами с изрядным налетом истерии, шизофрении и прочего набора фрейдистских комплексов для сексуальной и прочих разрядок. Сублимация! – прим. Авт.) в туристическом центре Эгейского Моря – Бодруме. По утверждению местных властей, задержка корабля и запрет на высадку пассажиров на берег запрещен исключительно из соображений безопасности туристов. И, тем не менее, представители нескольких правозащитных организаций, профилирующихся на защите прав сексуальных меньшинств, уже возбудили иски против решения муниципальных властей, запрещающих туристам проведение массовых развлекательных мероприятий…»…

 

Переключаем канал. Нет, пульт здесь не работает. Тут жесткий диск с поперечной пластиковой перекладиной, громко щелкающий на каждом из каналов. Если изображение барахлит – можно ударить и по нему. Порой помогает…

 

«Совет Безопасности ООН на внеочередном заседании обсудил причины роста и повышающиеся тенденции мирового терроризма. Среди прочих, было выражено мнение о том, что причина террористической экспансии лежит в конфликте культур между странами – членами мирового сообщества. Некоторые аналитики выдвигают альтернативную теорию, согласно которой рост мирового терроризма связан с попыткой спецслужб некоторых стран создания искусственного образа врага в воцарившейся в мире однополярной модели распределения сил между государствами…»…

 

Слова серьезного диктора ничего не значат для маленькой девочки, переключающей каналы старенького советского телевизора в поисках очередной развлекательной программы. Она ищет музыку! На экране, сквозь жестко-мягкую голубизну появляется Английский Лорд в шутовских очках, поющий о том, что он верит в любовь… В маленькой квартирке с обшарпанными обоями в розовый виноградный (а может – тополиный?) листик, под излишне громкое, но уже привычное щелканье стрелок настенных часов «Союз» слышатся слова – I BELIEVE IN LOVE!.. (читатель умен и образован, режиссер постановщик – тоже, надеюсь, и потому все поняли, что речь идет об Элтоне Джоне – прим. Авт.)…

 

ИНТЕРМЕЦЦИО

 

Роскошный офис. Здесь – логичный синтез азиатской роскоши и западной дизайнерской мысли, что то усредненное между приемной залой халифов и кабинетом министра иностранных дел Франции… Собственно, к Франции все происходящее имеет самое непосредственное отношение – в кабинете находятся француз – президент компании, занимающейся импортом-экспортом, и его заместитель из «аборигенов» (так ласково называет их сам Господин Президент!).

 

Кстати, надо бы отметить, что сынок заместителя – юноша двадцати лет от роду, милый молодой человек, собственного папочку именует не иначе как «Рамбаль Коше» - в память фильма «Игрушка»… почему – посмотрите фильм, и сами поймете!..

 

Итак, Президент компании – моложавый тип с серебристыми крашеными волосами, тонкими очками фирмы Occiale, в костюме «от кутюр» без марки (что значит – высшее сословие с квартирой в триста квадратов на Шанзе Лизе!) и без мобильника (коротковолновое излучение вредит сердечной деятельности?)…

 

Заместитель – тоже молодится, но к пластическим операциям с целью удаления морщин не прибегал (просто в голову не приходило!), в костюме от дома моды, учрежденного племянницей президента (который – страны, а не компании!), а потому костюм висит несколько мешковато, но хорошие отношения с СЕМЬЕЙ – дороже! Часы – известной марки, связанной то ли с роликовыми коньками, то ли с «S»-подглядыванием… Мобильник от «муравья», и почему-то постоянно в руке, хотя кроме жены и любовницы на этот номер мало кто рискует его беспокоить…

 

Заместитель и Высшее Руководство (именно так его воспринимает персонал компании «из местных» - исключительно с заглавных букв – сказывается опыт работы в партийных аппаратах) сидят друг напротив друга. Иностранный президент редко садится за свое кресло, предпочитая демонстрировать подчиненным свою демократичность… Впрочем, на этом проявления демократичности заканчиваются. Жестким тоном задается вопрос:

 

- Указанные мною изменения в кадровой политике местного отделения компании произведены?

 

Естественно, вопрос задан на иностранном языке. На ихнем, на французском. Мы слышим голос закадровой переводчицы – тот самый, столь часто используемый в переводах французских фильмов на центральном телевидении. Заместитель так же говорит на французском, поскольку в советское время работал торговым атташе во Франции (оттуда и связи, и знакомства, обеспечившие нынешнюю должность):

 

- Конечно. Штат сокращен, некоторые работники из местных заменены…

 

- На ваших родственников? Вы ведь должны понимать, что главной идеей кадровых реформ было облегчить штатный состав локального отделения компании от ваших бесчисленных родственников. У меня же есть информация о том, что вы просто-напросто сменили одних своих родичей на других… К тому же продали им эти места…

 

Заместитель виновато опускает глаза. Не то, чтобы он сильно обеспокоен – он прекрасно понимает, что уволить его шеф никак не сможет – слишком многое в работе местного отделения компании держится именно на нем, его родственных связях во властных структурах… Эта выволочка – необходимая дань западным традициям «чистого ведения бизнеса»… Что-ж, традиции надо уважать!

 

- Смею заметить, месье Ален (кстати, вы уже догадались, что президент компании – француз, и его зовут Ален? Ну и молодцы, очень не хочется повторяться в будущем! – авт.), на должность электрика у нас взят молодой человек, не являющийся моим родственником…

 

- Какой приятный сюрприз!

 

- Очень приятный, месье Ален – он молод, хорош собой… вам наверняка понравится!..

 

- Милейший, не надо делать пошлых намеков – вы же знаете мой принцип не заводить служебных романов… в отличие от вас… Впрочем, я бы хотел познакомиться с этим электриком лично… без всяких задних мыслей – просто мне интересно увидеть в этой стране хотя бы одно свежее лицо без намека на вашу генетическую линию…

 

Заместитель никак не отреагировал на скрытую издевку. Во-первых, потому что его владение языком не стол обширно, чтобы понимать сложные предложения без цифр денежных расчетов, во-вторых, потому, что он задумался над очень важным вопросом – кто в компании «стучит» за его спиной в центральный парижский офис?..

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (она же – акт!) – I BELIEVE…

 

КЛЮЧ

 

Руки маленькой девочки листают карту-раскраску. Раньше такие использовались на уроках географии – умные мальчики-девочки с идеалами и без оных раскрашивали белые пятна на фоне голубых морей в цвета союзных республик, и не очень союзных государств. А вот и она. Карта бывшего СССР. Правда, уже изрядно издерганная временем, подраскрашенная совсем иначе… Нет, последние пионеры и комсомольцы тут не при чем – тут постарались товарищи политики и генералы, давным-давно продавшие честь мундиров – сначала за бутылку настоящего «Абсолюта», а потом, согласно геометрической прогрессии роста аппетитов – счетам в забугорных банках. Место действия – одна из постсоветских республик. Где-то на границе Востока и Запада, еще не Евразия, но уже – Азиопа, там, где честь гор Кавказа и богатство моря Каспия столкнулись в конфликте, чтобы разобраться, действительно ли честь – удел бедных, или достаток – защита от бесчестья…

 

* * *

 

Типажи соответствующие, как и декорации. Старый переулок. Классический греческий хор из братвы в широких кепках и с тонкими усиками, читающими речитатив в ритме «шесть-восьмых»…

 

Esgi mahabbati salib canima, anam goz yasimi sil gadan alim…

 

Боль любви запала в душу мне, мать, утри мне слезы – я тебя молю!..

 

Bu ne istir dusdum anam, esg oduna dusdum anam!..

 

Ах, за что я влип так, мама, в пламя страсти влип я, мама!..

 

Под пение хора появляется Главный Герой. А теперь давайте дадим ему имя. На постсоветском пространстве назвать его можно было бы по-разному. Можно Юстасом… можно - да нельзя. Во-первых – Юстасы и Алексы на самом деле совками никогда не были. Так себе, рисовка – то ли из-за страха перед ракетными войсками, то ли в память Латышских Стрелков… не суть важно. Словом, имя не подходит. Юра или Саша – тоже не пойдет – потому, как можно обидеть Абрама и Майбасара, Мыколу и Абдуллу, Вахтанга и Абакара… и еще многих, кому наплевать на продажных генералов и политиков, и для кого присяга приносится один раз… А потому автор, аки узурпатор, берет бразды правления в руки, и, исходя из избранных в качестве исходных данных параметров (помните широкие кепки и географическую дислокацию?) называет героя… Мамедом.

 

Мамед молод. Хорош собой – рост под метр восемьдесят, волосы черны, как и глаза, плечи широки, в бедрах узок, возраст – двадцать четыре года. За спиной – два года в армии уже независимой (как утверждают политики, хотя – кто им верит?) страны с нефтью и икрой в качестве раскрытых козырей (и те – на продажу шулерам), четыре года без копейки взяток в политехническом… Золотые руки! Чинит все – от пультов для телевизоров и до лазерных дисководов, которые по определению починке не подлежат (что значит – три года в Доме Пионеров в качестве активиста радио-кружка!).

 

Он идет на встречу с любимым человеком. Так просто… и так сложно. Потому что теперь все изменилось. Теперь для него и нее – масса преград. Целая полоса препятствий – как между русским из ЛДПР и еврейкой… Боже, меня тянет в великокавказский шовинизм? Упаси Бог! Но факт остается фактом – отец-еврей, всю жизнь так и не удосужившийся стать цеховиком, мама – бывшая работница министерства хлопкопромышленности этой самой нефте-икроносной страны, дважды в качестве свидетеля проходившая по делу суда двух министров этого самого ведомства, и потому окончательно разочаровавшаяся во всем, что касается чести и порядочности в мире совка… все эти факторы уже – барьер на пути любви еврейки и мусульманина по происхождению (хотя, после прочтения Корана наш Мамед всерьез засомневался – а насколько вообще логично считаться мусульманином по происхождению?)… Впрочем, родители самого Мамеда – еще те фрукты из разряда некоей субтропической зоны в регионе Закавказья, где не спрашивают у гостей – «Хотите чаю?», а на полном серьезе – «Вы ведь чаю не хотите?»… И еще одно «впрочем» - Мамед вырос в столице, папа – из Старого Города (во всех столицах бывшего СССР есть Старые Города, откуда родом – старая гвардия с их стариками, которые обычно в бой и идут… одни…)… Словом, родители Мамеда так же эту любовь весьма и весьма не одобряют. Хотя бы потому, что папа девушки, которую назовемте… Алисой? (автор питает вполне здоровую… по Фрейду… слабость к Льюису Кэрроллу)... в отличие от прочих кавказских евреев, на удивление принципиален и «совок»… хотя никогда не был членом партии и чтил Талмуд поболе учений Маркса-Энгельса… Бесприданница! А в стране демографическая ситуация предрасполагает к выбору – после недавней войны то ли за независимость, то ли за власть бывших партайгеноссе «совкового» разлива, мальчиков меньше девочек, и мужской гормон нынче в цене…

 

Впрочем, Мамеду и Алисе все равно. Они уже побывали вместе на «Мулен Руж», и вместе плакали (Алиса – явно, Мамед же – пряча слезы), когда Сатин умерла… Они встречаются на Площади Фонтанов, чтобы уйти на Бульвар, где смогут целоваться под пристальными взглядами полицейских, бдящих хрупкий моральный облик кавказца конца двадцатого-начала двадцать первого века (ведь так немного времени прошло!)… От приставаний стражей закона помогут деньги – Мамед не богат, но работа на инофирму в качестве электрика-профессионала поможет ему дать взятку в размере пяти баксов за руку, скользнувшую под юбку… Не суть важно… Менту глубоко по барабану – лишь бы прокормить семью, жену, навязанную родителями, детей-оболтусов, ненавидящих отца в погонах… И только капелька счастья Мамеда и Алисы – спасение для этой своры млекопитающих, пытающихся не стать поедателями падали… Удачи им в стараниях!.. (автор – оптимист, причем безнадежный, так что пессимистам и сатанистам – просьба стучать в другую дверь!)…

 

Мамед – Я увижу тебя завтра?

 

Алиса – Если захочешь…

 

Мамед – Я – захочу. А ты?

 

Алиса – У меня завтра занятия… В «Сохнут»…

 

Мамед – Я встречу тебя после занятий!..

 

Алиса – Не стоит. За мной заедет Шарон…

 

Мамед (рассержено) – Что за Шарон? Что у тебя с ним?..

 

На сцене параллельно появляется Шарон. Милый юноша лет двадцати пяти в костюме от Ermenigildo, в компании ребят из «высшего общества»…

 

Шарон – Еду в Европу учиться на менеджера…

 

Один из друзей – Бомба!.. А девку свою на кого перекинешь?

 

Шарон – Алиса – мое! Не люблю, когда трогают мои вещи.

 

Другой из друзей – Да ты и сам ее тронуть не можешь – Мамедик вон как на охране стоит!..

 

Шарон – Мамедик – в пролете! Я об него рук марать не буду. Ему собственные родоки не дадут Алиску взять. А когда она это поймет – я уже с дипломом вернусь… Папа мне супермаркет откроет…

 

Греческий хор мальчиков в кепках-аэродромах поет – «I don’t know were she’s going, and what she’s gonna do… Alice! Who was fuckingAlice!..» …

 

Мамед – Алиса… у тебя с Шароном… что-то было?..

 

Алиса – Какая разница? Мы же с тобой договорились, что это – не важно!..

 

Мамед – Важно, не важно… Не знаю… Всю жизнь меня учили, что парень должен быть у девушки – первым! Я знаю, что у нас с тобой – не так! Но все равно – кроме тебя я ни с кем быть не хочу.

 

Алиса – Тогда почему ты не хочешь быть со мной до свадьбы? Тем более что мы оба знаем – ее не будет!

 

Мамед (сердито) – Будет! Ты будешь моя со своей девичьей честью. Она – не между ног, а в сердце и в голове. У тебя есть честь. И у меня – есть…

 

Алиса – Я была с Шароном!..

 

Хор - Alice! Who was fuckingAlice!..

 

Мамед – Ты считаешь себя бесчестной?

 

Алиса – Знаешь,… папа с мамой вечно спорят. Они такие… разные! Но папа всегда говорил одну вещь, с которой мама никогда не спорила – «Доча, честь – это то, что ты знаешь о себе сама. А репутация – это то, что о тебе знают другие…»… Так вот о себе я знаю, что у меня есть честь!..

 

Мамед – Свадьба – будет! А до того времени я буду держаться с тобой так, как полагается по закону…

 

Алиса – Вот поэтому ты нравишься папе. Он говорит – ты знаешь закон!.. А мама кричит на него, что он – уголовник!..

 

Греческий хор мальчиков в кепках дружно затягивает в ритме «шесть-восьмых»:

 

«Тише, тише, ради Бога, тише! Голуби целуются на крыше… (в это время Мамед нежно целует Алису…). Голубок голубку обнимает, ала вай мама джан, золотые горы обещает… Голубок голубку обнимает, ала вай мама джан, золотые горы обещает…»

 

Мамед – Моя мама говорила, что твой папа…

 

Алиса – Что он сидел, да?

 

Мамед – Дядя Ахмед из переулка рассказывал, за что сидел твой папа. Он продал свой цех, чтобы выкупить твою маму, когда она была под судом, потом его взял ОБХСС…

 

Фоном происходящему разговору звучит «греческий хор» мальчиков в кепках – «Ночью я родился под забором. Черти окрестили меня вором. Мать родная назвала Романом, ала вай мама джан, и с тех пор я шарю по карманам…».

 

Алиса – Мама прошла тогда по делу как свидетель, а отец отсидел два года…

 

Ахмед – В одной камере с дядей Ахмедом, который сидел, потому что ударил ножом участкового…

 

Алиса - … Который хотел изнасиловать тетю Салиму… А пока он сидел, его брат - дядя Самед, женился на тетя Салимее…

 

Мамед – И когда дядя вышел из тюрьмы, папа побоялся его встречать. А дядя Ахмед пришел сам, и сказал папе, что он все сделал правильно…

 

Алиса – И теперь твой папа – участковый…

 

Весь этот разговор проходит под фоновое исполнение хором «воровской лирики»:

 

«Я на зоне просидел немало! Молодая кровь во мне играла. С мужиками срок мы так мотали, ала вай мама джан, по ночам козлов уничтожали…»…

 

В это время в переулке появляется тип в широких потертых брюках покроя фабрики «Красный богатырь» (не отнеситесь со скепсисом, нынче такие модели – раритет почище Армани, редкость, достойная музейных запасников, с карманами, способными спрятать и приготовленный для взятки конверт, и финский нож)… Тип подходит к «хору», тяжелым взглядом оглядывает всех, после чего авторитетно садится на корточки (представьте себе, и так тоже бывает!). Флегматично раскуривает папиросу, после чего командует участникам хора – Ты – пошел за пивом. Ты – за пачкой мальборо, а ты сходи, купи карточку для мобильного телефона…

 

Последний из мальчиков (тот самый, на которого тип загрузил самую тяжкую финансовую ношу с приобретением карточки) неловко оглядывается на типа – Дядя Ахмед, а деньги?

 

Тип тяжко (и даже ТАК бывает!) почесывает волосы на груди, выбивающиеся из раскрытого ворота турецкой рубашки из синтетического шелка:

 

- А ты вспомни, сколько мне должен… - после чего пристально смотрит на мальчишку. Тот быстро убегает выполнять поручение, всем своим видом показывая, что стоимость телефонной карты ничто перед суммой его долга…

 

Параллельно на сцене… пардон – в переулке…

 

Шарон – А дядя этого Мамеда – Ахмед – приторговывает анашой («марихуана», «травка» - прим. Авт.) и сдает некоторых своему брату Самеду, чтобы тот выполнял «план»… И меня сдал!..

 

Один из друзей – Тебя папа откупил!

 

Шарон – И тебя вместе со мной!

 

Друг – А ты без «миннета» не можешь, обязательно этим «миннетом» по башке должен дать, да? («Миннет» - корень слова «благодарность» в азербайджанском языке. В бытовой интерпретации понимается как «благодарность, требующая ответного действия», практически – «благодарность взаймы» - прим. Авт.)…

 

Шарон – Как говорит мой папа – странные люди вы, азербайджанцы, умудрились французское слово написать с двумя «Н» и к тому же назвать это дело «одолжением»…

 

Друзья смеются и покидают сцену. Можно даже не гадать, куда они двинутся из переулка – каждый сын обеспеченной еврейской семьи, благоразумно не переехавшей в Израиль, а потому ездящей туда уже в качестве туристов, пребывая на территории постсоветского пространства, «делает богему». И не важно, в какой из бывших республик он живет – пока генетические способности к бухгалтерии (если они своевременно не проявились в музыке или математике) еще дремлют, он готов проматывать «карманные деньги»… которые на самом деле есть ни что иное, как инвестиция в создание связей. Ведь кто ни будь из этих оболтусов, составляющих ему «тусовку», завтра будет же человеком!

 

ИНТЕРМЕЦИИО – О ЛЮДЯХ!

 

Для нас было написано много книг о «настоящих человеках» (в частности, малых и средних литературных произведений, «повестей…»), песен… Как ни странно, многое из того, что было сделано, попало в цель. Настоящие люди – гордые и достаточно беспринципные, чтобы выжить в условиях высококалорийного и покрытого холестериновым жиром капитализма – многие из нас доказали мировому сообществу, этому сборищу сытых и обеспеченных обязательным социальным страхованием неплохих по сути, но очень одиноких индивидуалистов, что именно мы – свежая кровь мировой цивилизации. Наверное, потому что авторы всех этих книг и песен действительно ВЕРИЛИ в настоящего человека. А веру надо оправдывать. Чем мы по сей день и заняты – вполне неосознанно и на сугубо инстинктивном уровне, надо сказать. Зато – вполне эффективно!

 

КЛЮЧ

 

В этом месте очень логично звучит «Есть только миг между прошлым и будущим…». В этой песне – суть всей жизненной позиции настоящего человека «a la sovitique» - на фоне церквей, превращенных в библиотеки (докажите мне, что Богу ТАК не было угодно!), действующих мечетей, процветающих, несмотря на всеобщий атеизм, синагог, октябрята-пионеры-комсомольцы, из которых обладателями партбилетов становились в основном те, кто по настоящему себя ЧЕЛОВЕКОМ никогда не считал. Остальные верили в Бога и считали себя беспартийными коммунистами. Старички, тихо умирающие под стук костяшек домино, спасшие мир от фашизма, чтобы потом построить самую страшную в мире номенклатурную систему, по своему садизму превзошедшую СС и Гестапо – они еще чистят плашки наград на потертых лацканах пиджаков в последний месяц весны, и это их хор еще поет, о том, что «есть только миг – за него и держись…»…

 

На фоне этой ретроградной ретроспективы живет Новое Время. Шарон и Мамед, месье Ален и его «локальный» заместитель в перехлест шагают по жизни. Будущее – за ними…

 

ПОСТ-ИНТЕРМЕЦЦИО – У ФАСАДА ЦЕРКВИ

 

Месье Ален и его заместитель «из местных» стоят перед обгоревшим фасадом христианской церкви григорианского толка. За их спиной за бильярдными столами играют Шарон и его друзья.

 

Месье Ален – Это та самая церковь, которая сгорела во время событий? Теперь здесь играют в бильярд… Символично!

 

Заместитель – Никто не рискует восстанавливать церковь врага…

 

Месье Ален, поучительно подняв палец – Но этому же самому врагу вы позволяете строить у вас мечети! Вы поистине или слепы, или прикидываетесь! Один и тот же враг уже которое столетие захватывает ваши земли, но замечаете вы лишь тех, кто ходит с крестом, а полумесяц вы благополучно игнорируете…

 

Заместитель – Ну, те, что с полумесяцем, нам уже почти что родственники…

 

Месье Ален – Ну да, насильник, от которого беременеет ваша мать, так или иначе, считается сводным отцом… Ха! Нет, дорогой мой, дело вовсе не в родственных связях – уж если на то пошло, вы с бывшими хозяевами этой церкви вошли в еще более близкую родственную связь. Все дело в кресте! Эти, которые с крестом, вроде и претендуют на родство с нами – даже певца нашего за коньячком сумели сагитировать… Опять же – не бесплатно! Но мы то знаем, что на самом деле – это все те же, что и с полумесяцем, некогда отнявшие у вас огонь, чтобы заменить его на луну… Те же самые – только принявшие крест, да имя пророка Иоанна в концы фамилий приставившие… Вот тебе и новая нация – с новым алфавитом, не входящим ни в одну из известных языковых групп, с новым языком…

 

Заместитель – Ну, не с таким уж и новым – говорят, ему пара тысяч лет будет!

 

Месье Ален – Кроме вас и них никто об этом не говорит. Порой мне кажется, что вы друг другу очень уж нужны – им, потому что более серьезного и крупного врага имеющего шесть сотен лет имперского опыта, в историческом масштабе им победить не удается, а вы как раз «по силам», а вам… даже не знаю – в качестве оправдания собственных неудач, причиной которым кроме вас самих же никто и не является… Вот и поддерживаете друг дружку…

 

Заместитель – Месье Ален, так мы берем эту церковь?

 

Месье Ален – Да, договоритесь с мэрией. Здесь мы поставим хороший ресторан… Да, и оформите все на свое имя – боюсь, посольство не очень поймет, если я засвечусь в качестве владельца ресторана на месте церкви…

 

Француз и местный заходят в церковь. Молодые люди продолжают играть в бильярд. Стук костяных шаров ритмически вплетается в модуляции «Стаккато» Баха и Баяты Шираз с переходом в «Адажио» Альбинони.

 

• * *

 

На экране старого телевизора сквозь помехи пробивается дикторша, читающая новости – «По сообщениям официального Ватикана, Папа Римский Иоанн Павел Второй включил Азербайджан в маршрут своего мирового турне…»…

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ (или действие.. если так будет угодно постановщику) - … IN LOVE

 

 

КЛЮЧ

 

Акт In Love – вполне в духе поручика Ржевского – пошло, но в меру изысканно-куртуазно, вы не находите? Впрочем, и нечего тут находить – все ценное уже нашли и употребили по назначению, нам с вами остались, как всегда, одни объедки, огрызки, о… О! О-о-о! Вот это О-о-огрызок – грызть да грызть, вовек не изгрызть! Да и зачем его грызть – клацать зубами во время орального секса – признак дурного тона, как учит «Настольный кладезь мудрости» – календарь для семинаристок института благородных девиц одной жутко продвинутой мусульманской страны Закавказья начала двадцать первого века. Главное – неприкосновенность ряда физиологических особенностей женского организма. Все остальное – в качестве методического пособия с целью практического опыта межполовых отношений лишь приветствуется… в особенности, если в качестве практического пособия выступает педагогический состав семинарии…

 

Тут хору бы дружно затянуть «Forever Young! – Never to be, forever young…» Но голоса срываются на фальцет, и уж непонятно, кто тут вообще поет – то ли хор женственных мужчин, то ли мужеподобных женщин… Эдакие бородатые Венеры! А в чем собственно дело? Да все – от ханжества. Патриархальность, возведенная в степень социально-психологического приоритета forever – вот вам и результат.

 

Общежития женских учебных заведений, где в жаркие восточные ночи спальни задыхаются от неудовлетворенных желаний девственниц, и микшированным наплывом на кадр в духе эйзенштейновского кинематографа – все такие же жаркие ночи в мужских военных училищах, где агрессия силы сублимируется в насильственные проявления мужской любви с последующими фекальными ароматами… И как результат – ханжество, короной покрывающее мужественные чела и прекрасные лбы носителей восточного менталитета, в котором девственность – товар, и легитимность его освящена то ли религией (а пророки и не в курсе ИЗВРАЩЕНИЯ!), то ли обычаем (и где то в генетической памяти жива еще феодальная «прима нокта», которая потом найдет свое выражение либо в свинге с целью карьерного продвижения, либо в банальном дешевом вуайеризме… у кого как получится реализовать фантазию…)…

 

Какая же благодатная почва для шизофрении, без которой хорошая комедия просто немыслима!..

 

• * *

 

В сожженной церкви идут ремонтные работы. Под мудрым присмотром начальства люди, некогда сжигавшие эту самую церковь, сейчас за деньги превращают дом божий в ресторацию для бизнес-элиты.

 

Наш герой Мамед занят налаживанием электропроводки. За его действиями со странным интересом наблюдает заместитель президента компании. Внезапно раздается мобильный звонок. Заместитель поспешно хватает трубку:

 

- Да, месье Ален! Да, он здесь… Можете подойти – я вас познакомлю…

 

Напоминаю, что как заместитель, так и его французский шеф все время говорят по-французски, и нам, простым совкам с семиклассным уровнем преподавания иностранных языков на уровне this is a pencil on the table (согласно последним инструкциям ВЦСПС читать как «зис из зе пенсил он зе тейбл») просто необходим до боли родной голос переводчицы, о которой уже сложилось неистребимое впечатление, что она – «синий чулок» с подавленными сексуальными фантазиями вроде как секс с мумией Ленина или Брежневым при всех регалиях… Порой ей это даже снится – когда в тяжелые ночи она может заснуть, и пока на экране Ален Делон и Бриджит Бардо минут пятнадцать целуются (спасибо Люку Бессону), ей видятся партийные бонзы в плавках, украшенных орденами… Тьфу, пока мы тут подсматривали за фантазиями переводчицы, на ремонтную площадку заявился месье Ален. Француз с нездоровым вниманием приглядывается к слаженным действиям Мамеда. Внимание, может, и не здоровое, но вот эрекция, вызванная перекатывающимися под униформой мышцами кавказского аполлона, очень даже «о-го-го»! В смысле – в плане репродуктивных функций наш француз на нездоровье явно не жалуется! Ах, если бы еще ориентация была классической, но… Наш француз – самый настоящий гей. Отсюда – последствия…

 

Под сводами храма раздаются звуки блюза в исполнении Sade – “Smooth operator”… Появляется официант во фраке и с бабочкой, в руках – поднос. Поднос тускло сверкает бокалами – для коньяка, на дне которого мрачно плескается тяжелой волной капля невероятно дорогой жидкости, в которой – душа винограда, бокал для виски, в котором скалы льда окроплены брызгами души солода… Француз же берет банальный бокал вина – этот недоработок уксуса и ублюдок коньяка кроваво-красного цвета – кровь Господня согласно последней вечере Иисуса… Впрочем, французу глубоко наплевать на мифологические составляющие – он просто любит вино. Официант наклоняется, предлагая напитки электрику Мамеду. Здесь блюз замолкает, и начинается четкий ритм регтайма. Музыка важна, господа, без нее мы просто никогда не поймем, что же на самом деле происходит! Внимательно слушаем бас, в ритме которого бьется влюбленное сердце французского бизнесмена…

 

Он становится на колени и начинает читать на французском стихи Бодлера. Голос переводчицы занудно вторит:

 

Природа – некий храм, где от живых колонн

Обрывки дивных фраз исходят временами…

Как в гуще символов мы бродим в этом храме

И взглядом родственным глядит на смертных он.

 

(Здесь бас регтайма от Sade переходит в мелодию «Мужчина и женщина» в исполнении оркестра Поля Мориа…)

 

Есть запах чистоты – он светел словно сад,

Как плоть ребенка свеж, как зов свирели нежен…

Другие – царственны, в них роскошь и разврат.

Для них границы нет, их зыбкий мир – безбрежен!

Так – мускус и бензой, так нард и фимиам

Восторг ума и чувств дают изведать нам…

 

Француз ласково прикасается к щеке Мамеда. Тот, ошарашенный, даже не понимает, что происходит, и потому целое долгое мгновение рука француза гладит его лицо… Затем – музыка останавливается. Мамед резко стряхивает руку француза. Вскакивает, бросает инструмент и уходит, вернее – убегает из храма на улицу. Вслед ему, качая головой, криво улыбается местный заместитель французского президента.

 

ИНТЕРМЕЦЦИО ОТ АВТОРА

 

Есть такое понятие – комедия архетипов. Я сам его придумал. Впрочем - заврался, однако. Я только название это придумал, а сам жанр… Придумали его англичане, в частности великий Теккерей. Почитайте «Ярмарку…» и «Виргинцы», и вы поймете, о чем речь. Герои – не реальные люди, но собирательные образы, или же истоки человеческих представлений об этих собирательных образах… В данном случае причина и следствие – не суть важны. Важна история – потому что обращаться к комедии архетипов крайне опасно. Всегда есть угроза обнаружить самого себя в яме уравниловки и утрирования. Приходится не просто редактировать самого себя, но еще и играть роль цензора на манер редактора школьной стенгазеты – «А вот здесь, дорогие малолетки-идиоты, вы перегнули!...»…

 

Но иногда просто нет иного выхода, как броситься именно в этот жанр, и писать о том, что заставляет страдать и мучаться болью похуже, чем при ожоге – когда речь идет об обществе, в котором расти твоим детям.

 

Всю жизнь мечтал писать фантастику. А вот так вышло, что первое свое серьезное «написание» работаю в жанре комедии архетипов, причем – реалистической. Виной тому двое ни в чем не повинных детей, которые не просили, чтобы их зачинали и рождали. Но теперь именно я в ответе за их будущее и за ту среду, в которой им жить и растить своих детей. Ударить по обществу пощечиной комедии – мечта каждого автора. Как бы авансом за все будущие обиды, что это общество сможет причинить тем, кто не по своей воле стал его частицей.

 

Впрочем – все его частицы жертвы одного большого броуновского движения, затянуло пыль в круговерть, вот и пляшем под свист метелицы социальных законов. Вырваться даже не пытаемся – история показала, что для выживания лучше играть по правилам. Так чего же мы хотим? Немногого – всего лишь уважать себя. Об этом – моя история… и именно сейчас она начинается.

 

 

ЭПИСТОЛЯРИЙ (кому непонятно, объясняю – эта часть пьесы идет в письмах).

 

Вот тут то и настал тебе, дорогой режиссер-постановщик, полный и безоговорочный крандец (капут, конец, финита ля комедия, не про наше сочинение будет сказано, ибо до финала еще жить да жить). Потому как не видал я еще режиссера, умудрившегося сценически воплотить такое сложное да мудреное дело, как переписка. Впрочем, учитывая сей факт, а так же то, что каждую профессию надобно чтить, но при этом испытывать на квалификацию исходя из реальных возможностей, то постарался сделать я так, чтобы письма эти были хотя бы теоретически доступны для аудиовизуального режиссерского решения.

 

Нет, ты только подумай, о мой доморощенный Кубрик, какие олимпийские венцы из лавра и петрушки светят тебе, если сумеешь ты воплотить на сцене то, что по сути своей интимнее адюльтера и абстрактнее тангенса – ПИСЬМО! Но пусть не только амбиции ведут тебе по этой сложнейшей стезе, усыпанной терниями творческих мук и законодательных нюансов об авторских правах, но осознание того, что умудрись ты НА САМОМ ДЕЛЕ придумать методу сценического решения эпистолярного жанра – и Вольтер с Камю, и Пушкин с Тургеневым, и даже сам Амадей Гофман будут благодарны тебе за возможность очутиться на театральной сцене так, как им, быть может, самим хотелось бы. А может – и не хотелось, но время требует новых решений. Не славы ради, но только потому, что шоу должно продолжаться…

 

Впрочем, часть эпистолярия выдержана намеренно кратко, и в лишь в качестве интермеццио, то есть перебивочки между действиями, дабы читатель-зритель лучше узнал характер наших героев. Согласен – глупо, характер архетипов известен всем и каждому, но повторение есть мать учение, а роман без морали – что консервы без консервантов. Так что – приятного вам аппетита. Аминь…

 

ЖАН КАССЕЛЬ

 

Letter №1

 

Дорогой Ники!

 

Я называю тебя дорогим исключительно в силу привычки, поскольку все те удары в спину, что ты нанес мне, давно уже вытеснили из моего сердца и моей памяти все то, что мне было так дорого в тебе. Наша любовь давно и безнадежно угасла. Впрочем, вернее было бы сказать мне – твоя любовь, поскольку до самых последних мгновений я продолжал верить в твои чувства.

 

С прискорбием в своем сердце вынужден сказать тебе, что я принял решение расстаться с тобой. Ты не смеешь обвинять меня в неверности данным в пылу страсти клятвам и обещаниям, поскольку, во-первых, ты первый предал меня, во-вторых – я давал эти клятвы не тебе, но тому образу своего милого Ники, что сам же для себя и придумал. Тот милый, нежный, даже в своей лукавости наивный мальчик Николя был маской, искусной иллюзией, придуманной для того, чтобы окончательно разрушить мою веру в любовь.

 

Все твое последнее поведение дало мне повод думать и беспрестанно убеждаться в том, что намерения и чувства твои по отношению к твоему бедному Жану были не совсем честны и бескорыстны. А последние известия, дошедшие до меня, подтвердили эти страшные подозрения. Ты не просто изменил мне, милый Ники (я искренне называю тебя так, поскольку в делах любви ты действительно всегда был очень мил, и не сомневаюсь, что остаешься таковым… жаль, что наслаждаться этим суждено другому человеку). Ты завел роман с девушкой, и это дает мне понять, что в лице твоем я нашел не близкую мне душу, пусть и ветреную в своих любовных предпочтениях, но лицемера и предателя, в душе считавшего мою любовь ничем иным, как грязным извращением (ведь именно так ты, помнится, отзывался о нашей страсти этой девице… впрочем, упаси меня Бог винить ее – она еще узнает на себе твой вздорный, склочный нрав, и предательский характер… мне право жаль ее!).

 

Возможно, тебя удивляет моя информированность, и ты сейчас громогласно ругаешь меня, как человека бесчестного, устроившего за тобой слежку… Что-ж, оправдавшиеся подозрения оправдывают и подозревающего, неважно, каким путем добыты доказательства. Ты всегда был эгоистом, и тебе сложно будет понять меня.

 

Впрочем, это уже неважно. Итак, мы расстаемся. Мои адвокаты обратятся в необходимые инстанции Антверпена, чтобы расторгнуть наш брак, и я достаточно великодушен, чтобы позволить тебе забрать квартиру на Ля Пигаль в качестве отступных, поскольку, зная тебя, уверен, что ты постараешься выжать из нашего брака максимальную выгоду для себя. Предупреждаю – если по-мирному не согласишься на это – не получишь вообще ничего. Исключительно из принципа я потрачу больше денег на адвокатов, нежели твои возможные отступные, чем позволю тебя мнить, будто Жана Касселя можно обмануть в деньгах.

 

Не знаю, что стало причиной всего происходящего, как не знаю, зачем я вообще пишу тебе это письмо… Возможно, умирающая любовь в моем сердце поет свою лебединую песнь в этом послании своему убийце. Тем не менее, я решил вновь жениться, и делаю это, наученный горьким опытом любви к тебе, исключительно по расчету. Тебе же желаю впредь не появляться на пути отныне всегда ненавидящего тебя

 

Жана Касселя.

Баку, лето 2001 года

 

 

Letter №2

 

Дорогая Мама!

 

Думаю, тебя обрадует новость о моем разводе с этим юным шведским негодяем, последние два года пившем мою кровь и даже ставшим причиной раскола между тобой и нежно любящим тебя твоим сыном,… кстати, единственным (а, насколько мне известно, ни возраст твой, ни твои любовные пристрастия не создают угрозы для меня стать обладателем братца или сестрички, если только покойный отец каким либо чудом не воскреснет из могилы,… но даже тогда, думается, он потратит силы лишь на то, чтобы отомстить тебе, но никак не на исполнение супружеского долга!.. впрочем, кто его знает, папа всегда был щепетилен к своим долгам!).

 

Ты была совершенно права – этот мальчик совершенно не годился мне в спутники жизни, хотя подозреваю что его принадлежность к протестантизму, к чему ты так усиленно апеллировала, имела к нашей размолвке самое отдаленное отношение. Во-первых, Ники атеист (представляю, как ты громко кричишь о том, что все шведы – протестанты, и атеизм их не оправдает в глазах приличной католички, каковой ты являешься… ха!). Во-вторых, не стремись, мама, быть большей католичкой, нежели Папа Римский. Я до сих пор помню, как ты пыталась упечь меня в клинику для сумасшедших за мою сексуальную ориентацию, пока я был несовершеннолетним и ты управляла состоянием от имени отца, являясь моей опекуншей, и тебя остановил мой банальнейший шантаж, когда я пригрозил опубликовать в городской желтой газетенке фотографии любовных сцен с участием твоим и нашей горничной Адэлии. Кстати, мама, я прознал, что у тебя обнаружили опухоль, и пока ты жива, спешу успокоить тебя, дабы ты умирала умиротворенной – я блефовал. Никаких фотографий у меня тогда на самом деле не было. Надеюсь, это признание будет воспринято тобой как проявление сыновней любви, и ради этого святого чувства, угольки которого удивительнейшим образом еще тлеют в моей душе, ты не станешь посещать мою предстоящую свадьбу с одним очаровательным аборигеном, с которым меня свела судьба в этой замечательной стране, позволившей мне утроить папины капиталы… как, ты не в курсе? И, слава Богу, иначе еще потребуешь повышения твоего пенсиона! Впрочем, уже поздно, маменька – мой поверенный, который передаст тебе это письмо, уполномочен в связи с твоей болезнью отвезти тебя в частную клинику Сен-Кюре в Прованс, где самые лучшие врачи вплотную займутся твоей психикой и, если не будешь меня огорчать – твоей опухолью, дабы ты могла и впредь наслаждаться чтением писем всегда нежно любящего тебя сына

 

Жана Касселя.

Баку, лето, 2001 год

 

ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ

 

Дверь открывается. В комнату входят двое… Пардон, опять тороплюсь – сначала опишем комнату. Стол, стул, окно… За окном – наш «греческий хор» товарищей в кепках и с усиками. По эту сторону окна – за столом – на стульях – отец Мамеда, мать Мамеда, из-за дверного косяка только что открытой двери выглядывает двенадцатилетняя сестра Мамеда. Все застыли в позе «замри»… Не потому, что так задумано по сценарию. У них – ШОК! При чем – совсем не по-нашему!

 

Дверь закрывается. За ней исчезают Фалды Фрака, и Спина Пиджака. О режиссер, я верю в твой талант – одухотвори их! Все, достаточно лести, продолжаем…

 

Итак, дверь закрылась за таинственными гостями, только что ушедшими, а открывшаяся дверь – дело рук сестры Мамеда, которой велели сидеть в соседней комнате, пока «взрослые будут разговаривать»…

 

Поговорили! Взрослые переглядываются между собой. Отец тяжко вздыхает, и тихо говорит матери:

 

- Значит, это наш гисмят! («гисмят» - в переводе с азербайджанского, арабского, турецкого – судьба, предназначение. Служит оправданием у мусульманских народов для собственной апатии и инфантилизма – прим. Авт.).

 

Мать подходит к нему и мягко прикасается к его вискам, начинает массировать их:

 

- Это не наш гисмят. Это нашего сына такой гисмят. Просто – за НАШИ грехи…

 

Девочка встревожено хватается за пульт. В доме нет телевизора, работающего с пультом. Этот она украла из запасов своего брата-электрика, и порой играется им. Пульт не от телевизора – он от видеоплейера, но девочка уже знает, как им пользоваться. Она – талантлива. Она пристроила этот пульт под саму жизнь. И теперь нажимает на клавишу back…

 

Обратным входом в комнату врываются Фалды и Спина… Это оказываются Заместитель Президента Французской Компании и Официант. В ускоренном темпе они бегут назад, о чем-то быстро говорят, смешно глотают чай и снова вскакивают, чтобы бежать к двери, причем спиной… Девочка нажимает кнопку play, и все начинает двигаться в обычном скоростном режиме. Кстати, давайте договоримся, что в дальнейшем, как минимум в этом акте, Заместителя Президента будем называть просто – «Спина». Оно и короче, и функциональнее…

 

Итак, Спина и Официант с подносом, на котором стоят разные бокалы, входят в комнату.

 

Спина – Салам-мелеким, хозяева, можно войти?

 

Отец семейства, застигнутый визитом этой делегации за традиционным чаепитием «пост»-ужин, несколько испуганно – Гость – от Бога! Просим, входите! Присаживайтесь…

 

Спина садится на предложенный ему хозяйкой стул, официант встает за его спиной.

 

Спина (кашляет в кулак, затем встает, чтобы начать говорить) – Мы, согласно обычаям отцов, пришли с добрым делом, чтобы породниться с хорошими людьми…

 

Отец семейства и хозяйка удивленно переглядываются. Отец – Да, но… времена нынче другие… Дочка наша еще совсем молодая, не принято в наше время в таком возрасте решать судьбу девочки… Мы люди простые, традиции уважаем, но… уж простите нас, рано говорить об этом. «Помолвку в колыбели» мы считаем делом неразумным…

 

Спина бесцеремонно перебивает Отца семейства – А мы не о дочери речь ведем. Мы о сыне вашем говорить хотели. На него – спрос…

 

Отец, сконфуженно – Вот, жена, мы тут людей за старомодных приняли, а оказывается, они современнее нас с тобой будут… Видишь, времена какие пошли – девушки к парням сватаются…

 

Спина вновь перебивает его – Никакая девушка к вашему сыну не сватается, а самый нормальный мужчина. Президент нашей компании, уважаемый бизнесмен из Франции, хочет жениться на вашем сыне!

 

В комнате все замирают. Девочка удивленно смотрит на пульт – она вроде на паузу не нажимала! Ей не вполне понятно все происходящее, а потому непонятен застывший от изумления взгляд отца…

 

Официант приближается к отцу семейства, берет один из бокалов со своего подноса и протягивает ему. Мужчина залпом выпивает и дрожащей рукой возвращает бокал официанту.

 

Теперь – официальное обращение к актеру, которому придется играть роль отца. Запомните, милейший – человек, коего вы призваны воплотить на сцене, ни в коем случае не является сломленным жизнью и службой в органах, напротив, готовым на любые унижения мужчиной, исключительно из патриархальных традиций еще выполняющего роль отца семейства. Нет, он по своему весьма уважаем в своих кругах, готов за презрительно прозвучавшее за спиной «петух» оторвать кому надо все, что отрывается, и вообще он мужчина хоть куда… Только… Он немного растерян. Растерян уже давно – с тех пор, как состав из трех «С» с паровозом с буквой «Р» шандарахнуло об современность ускорением перестройки, и все выжившие из этой катастрофы растерялись. Все его ценности вот уже десять лет подвергаются сомнению, все его общество живет по законам лицемерия… А потому в нем сейчас борются два чувства – желание «казнить» дерзкого нарушителя его и без того истерзанного душевного покоя, посмевшего усомниться в мужской чести возглавляемой им семьи, и… откуда то из уголка сознания выглядывающая мысль о том, что этот дерзкий человек – босс его сына. Понятие «босс» он уже давно прочно усвоил, а слово «президент» в нем вообще вызывает чувство депрессии, смешанной со страхом и преклонением. Изобразите эту борьбу, милейший, сделайте это ради всего святого, покажите зрителям, что все не так уж плохо… могло бы быть. Да не стало!

 

- К-как?!..

 

А все так же – по Станиславскому, когда все кричат – «НЕ ВЕРЮ!»… и хавают!

 

Как схавал – буквально сожрал и запил из поднесенного бокала – отец. Патриарх, можно сказать, образ защитника в глазах потомков своих. В глазах той самой девочки, что с удивлением вначале, а теперь – уже со страхом смотрит и видит, как он ЛОМАЕТСЯ. В смысле – оба ломаются. Образ. И отец. Потомсу что критическая черта хрупкости чеовеческого материала пройдена. В тот самый момент, когда он задумался. Когда новое понятие «босс» заставило ПОДУМАТЬ О ПОСЛЕДСТВИЯХ (о логика, блудная дочь причинно-следственной связи, вражина отважных и героев, мать предусмотрительности, милой девочки в детстве, и потаскухи по имени трусливость – в зрелости, сколько мужей современности перестали быть мужчинами по твоей вине? Что, ты не считаешь побед? В жизни не поверю!). К тому же сама абсурдность ситуации и дерзость инцидента, посмевшего случиться (не вообще, но ИМЕННО С НИМ!) выбили отца семейства из колеи, той самой, что ведет к полустанку мордобоя за подобные претензии. Вобщем – момент пройден. Мордобоя не будет. Разве что выставят за дверь. Вежливо так... чтоб без последствий.

 

Вернемся к пьесе и ее героям – пауза затянулась.

 

Спина (не позволяя дуре-инциативе предательски перейти к другим участникам действия) – Итак, согласно освященным веками традициям и обрядам нашего народа, Господин Президент желает сочетаться узами брака с вашим достойным сыном. (Обращаясь к матери) – Уважаемая, не сочтите за труд, угостите гостей чаем... Так и ответ узнаем!

 

Улыбнувшись собственному каламбуру, Спина с выражением выполненного долга на лице садится на шаткий стул. Для читателей из краев закатных пост-советского пространства раскроем суть восточного обычая. Сватам чай одает обычно невеста. И если чай сладкий – сие есть выражение согласия. Если же нет – значит, матримониальные планы старших ей неочень-то по душе... Хотя, кто знает, если будущий жениз постарается... Если родители уломают... Если... Словом, отсутствие сахара в чае – это вам не президентское вето. Но и не зелный свет.

 

Мать с выражением полной отрешенности на лице обращается к Спине – Сына дома нет, он бы чай вам подал.. А уж каким будет чай – сладким или нет – ему решать. Так что за ответом, как и положено, приходите через неделю...

 

Спина (радостно хлопнув в ладоши и потирая их друг о друга) – Что-ж, обычай – закон, как велят традиции, так и поступим. Сказано – через неделю, значит так тому и быть. Оставайтесь с миром, дорогие хозяева... Да, и прежде чем покинуть этот гостеприимный дом, скажу на прощание... Согласие вашего сына – в ваших же интересах. Господин Жан Кассель... то есть жених... он богат. Очень богат! Не только ваш сын и ваша семья, но весь ваш род не будет знать больше никаких проблем материального характера. Обучение дочери заграницей, дорогостоящая операция для вашей матери, уважаемый отец – все это становится легко решаемыми вопросами. Как и решение проблем с законом вашего брата, уважаемая ханум... Насколько мне известно, ваш отец в селе тяжело переживает по этому поводу, и даже собирается продать землю, на которой жили поколения ваших предков, чтобы решить вопросы с прокуратурой... Всего этого делать не придется... А еще...

 

Девочка бросает пульт на пол. Видимо, заело контакт на кнопке ускоренного просмотра – Спина что-то быстро и беззвучно говорит, отец и мать смешно кивают головами, как китайские болванчики, наконец Спина и Официант быстро покидают помещение, оставляя отца, мать, и девочку. Когда, наконец, она поднимает пульт с пола, и останавливает ускоренный просмотр, картина застывает фреской, с которой все и начиналось. Мать массирует виски отца. – ЗА НАШИ ГРЕХИ!

 

Опускается занавес. Антракт.

 

дальнейший текст не подлежит публикации до официального выхода в печать