6. CAR-R-RA MIA - Воронья история, или последний Nevermore!
CAR-R-RA MIA
Воронья история, или последний Nevermore!
На мертвой ветке
Чернеет ворон.
Осенний вечер.
Басё
Уже - зима. И скоро Новый Год. Я раньше понятия не имел о том, что такое Новый Год. Как и Рождество. Пока меня не УВИДЕЛ Писатель. У них это свойство такое, у Писателей – они же в головах своих целый мир вытворяют… натворяют… или творят? Я сейчас слетаю к нему, он меня еще раз посмотрит, а потом я полечу над моим городом. Мне обязательно надо, чтобы он на меня еще раз посмотрел, иначе я могу забыть, что это мой город… что это все – мое… и что вообще – есть я.
Cara mia! – говорит он мне, когда я сажусь на окно его гостиничного номера. Он приехал сюда издалека, оттуда, где живут такие, как он, темноволосые люди с горбатыми носами, и которые говорят как мы, вороны, когда хотят назвать кого-то ласково: Кар-р-ра миа! Это значит, что я для него – дорогой! Хотя какой я ему дорогой, ведь на самом деле я ему почти ничего не стою, кроме разве что тех жалких грошей, на которые он покупает для меня еду в зоомагазине. Корм для канареек! Впрочем… после городских мусорок – хоть какое-то разнообразие. Не уверен, стал бы я ценить это разнообразие до его появления в моей жизни? Вот та девка, что познакомилась с ним в баре всего лишь на прошлой неделе, и уже успела раскрутить на новый костюм в «типа-итальянском-бутике» в Торговом Центре – она ему наверняка обходится дороже, чем я. Но он ее почему-то не называет «моя дорогая». Наверное, потому, что мой Писатель – не дурак, хоть и иностранец. Он понимает, что для этой девочки, еще недавно приехавшей из дальнего аула в город Атырау, когда-то называвшийся Гурьевым, он всего лишь «донор», из которого она сосет деньги, как и фирма этого итальянца сосет кровь из этой земли. До появления таких вот иностранцев она и ей подобные тоже не очень то понимали разницу между дешевым и дорогим бюстгальтером… Так что в этом мы с ней похожи.
С какой стати простой ворон должен все это понимать? Я же сказал – это все из-за Писателя. Он у меня очень умный и начитанный. У них там, в Европах, считается, что мы, вороны – птицы мудрые. Вот он себе и напридумывал, что я птица мудрая. Я себя сразу мудрым почувствовал. Даже не так – я СЕБЯ сразу вдруг почувствовал. Понял, что я есть, и вокруг меня – есть мир, и в нем есть люди, которые говорят, и мне вполне понятно, ЧТО они говорят. Я так понимаю, что если писатель талантливый, то он делает так, что мир вокруг него начинает СООТВЕТСТВОВАТЬ тому, что он пишет… сочиняет… вытворяет… творит! Значит, мой писатель – талантливый! Это даже, знаете ли, повод для гордости, ведь согласитесь, приятно, когда вас выдумал кто-то талантливый. А то бывает, смотрится иногда человек в зеркало, и громко так думает: «И кто меня такого некрасивого выдумал? А главное – за что? Я же не просил, чтобы меня – именно так вот, с таким вот носом, ушами эдакими, и чтобы один глаз чуток косил! Я, может, ВООБЩЕ не просил, чтобы меня выдумывали, так нет же! И вот теперь я должен как-то и зачем-то жить, ходить на какую то работу, с кем-то встречаться, что-то пить, все время всем что-то должен, и главное – что я никого об этом НЕ ПРОСИЛ!»… Это я через гостиничное окно однажды рано утром подсмотрел, как человек перед зеркалом стоит, и про себя такое вот громко думает. Хотя лично мне показалось, что выдумали-то его, может, вначале и неплохо, но потом он так все загадил! И признаваться, что сам загадил, не хочет. А кто хочет? Вот он все на изначального автора и валит. А мне с Писателем повезло. Он про меня – хорошо выдумал. Красиво! Вот я сейчас склюю жратву канареечную, и полечу над моим городом!..
Мой город – он очень красивый! В нем много мусорок и помоек, а в них много вкусной жрачки. Именно, что жрачки. Потому что еда – это то, что подается на дорогой фаянсовой тарелке, накрытое хромированным мельхиором, и стоит не меньше пятидесяти евро за порцию. А в порции – сто пятьдесят грамм! Ни один здоровый ворон не сможет этим наесться, с учетом того, что каждому здоровому ворону полагается через каждые пятнадцать-двадцать минут украсить капот проезжающего, или припаркованного автомобиля (от мастерства зависит!) радужной меткой деятельности птичьего кишечника. Таких меток в моем городе очень много, и они делают этот город еще красивее, потому что они делают его нашим – вороньим. А все, что наше, просто не может не быть красивым!.. Вы не подумайте, это я не туплю… просто – каждый раз, когда я далеко отлетаю от его окна, я рассуждаю все больше по-вороньи, и меньше понимаю в этих ихних итальянских канонах красоты… В конце-концов, я всего лишь ворон, а не Версаче!
Над рекой летит стая. Я все еще под влиянием взгляда моего Писателя, я еще не окончательно стал птицей, поэтому пока я для них чужой. Зато я могу видеть, как красив город еще и помимо мусорок. Вот стоят стеклянные конструкции – отель Мариотт, Ренессанс, Ак Жайык, течет река, скованная в бетонные рукава городских берегов… Почему-то птица во мне требует, чтобы я поклонился реке, но я ведь – Ворон… как можно кланяться воде? А если это – не вода? Если это – князь-Урал, и я – службу несу не берегу его? Нет! Я – птица. Я – ворон. Мудрый ворон. И имя мне – Carrrra mia!
Пролетаю над развалинами Старого Базара… Здесь больше нет ни души, ни призраков старого Гурьева – смыло потоками нефти, что ушли в трубу… одна часть – в Россию, другая – через Баку и Тбилиси в далекий турецкий Джейхан, а остатки и вовсе в Китай слили… Нельзя было кровь земли пить ради золота, проклятое оно, это богатство! Откуда я это знаю? Во мне все больше от птицы, и все меньше от Мудрого Ворона… я хочу остаться Carrra Mia! Я не хочу быть тупой птицей! Я – Ворон! Я теперь – душа Гурьева!..
Радужная метка красиво шлепнулась на капот «Гелленвагена» областного Акима – так теперь называют здесь Губернатора! Эх, и посмеялся бы Валерьян Илларионович!.. Откуда я знаю это имя? Кто это вообще такой? Все, я опять становлюсь птицей, и вспоминаю историю этого города, но я – не история. Я – его душа. Душа не живет вчерашним! Украсил машину дерьмом – лети дальше украшать жизнь! Но я хочу обратно к нему. На его окно!
Мой Писатель живет в отеле Ривер Палас-Ренко… Итальянская гостиница, построенная итальянцами, приехавшими сосать кровь земли по благословению тех, кто объявил себя хозяевами этой земли… Скобкой-подковой коня казачьего стеклянный дом для иностранцев прочно впечатался на самом берегу Князя-Урала, Отца-Яика… Я подлетаю, и вижу, как со льда на реке уходит в ночное небо еще одна стая, для которой я – чужак. Хоть и не белый – но слишком умный ворон. А из барабанной двери отеля выходи на улицу и садится в такси не такая, как я, умная, аульская девочка со своим маленьким чемоданом.
Потому что, была бы умная – он ее не выставил бы. А раз уезжает – значит прогнал. Я знаю. Я же – мудрый ворон. С каждым кусочком пространства, который я съедаю своими крыльями, подлетая к его окну, засыпанному остатками канареечного корма, я становлюсь мудрее. Потому что я подлетаю к тому, кто меня придумал.
Вот и оно. Окно моего Писателя. Сейчас зима, и оно закрыто. Обычно в это время он одевает теплый свитер из английской шерсти, открывает окно, немножко говорит со мной на своем языке, много итальянских слов, из которых мне больше всего нравится мое имя – Carrrra mia! Обычно в это время он ждет меня. Но сегодня окно закрыто не потому что зима. Просто он не одел свой свитер из английской шерсти. Он почти голый, а рядом с ним… она! Она такая же как я, белая ворона… почти белая. Люди называют таких – блондинка. У нее такая белая кожа, и золотые волосы, и она почти голая… как и он. Теперь понятно, почему он, такой черный волосами на всем своем черном и горбоносом теле, прогнал аульскую девочку. Про белую ворону я знал всегда! Это из-за нее он придумал меня! Потому что после того, как они расстались этой весной, ему был нужен кто-то, в ком была бы душа этого города.
Той своей частью, что птица, я знаю, что в ней горит золотым огнем душа мальчика, который был сиротой… его так и звали – Сиротка!.. а он все равно считал себя… и был – душой этого города! И даже дальше, глубже, больше – в ней черные слезы и обида всех женщин, слишком долго ждавших, а то и вовсе не дождавшихся своих мужчин… И еще я знаю, что: ее зовут Мария!
Он говорит ей: - Cara mia! Я скоро должен уезжать! Мой контракт в этот город заканчиваться!..
А она говорит ему: - Ты никуда не уедешь! А если и уедешь – так ведь вернешься же! Потому что ты теперь русский!
Он ей в ответ: - Как я могу быть русский: Я – итальянский!..
Она же ему: - Русский… знаешь как? Это так, как только ты умеешь!..
И тогда он говорит ей: - Я знаю, как это – быть русский! Я же писать… писатель! Надо быть русский так, как Феллини был – итальянец. Ему говориль – ты так ненавидишь Италия, что злой смеешься над ней в свой фильма? Он говориль – я так люблю cara mia Italia, что хочу видеть ее лучше! Надо любить быть русский так сильно, чтобы самый твой маленький клетка стало больно от каждый твой НАЦИОНАЛЬНЫЙ ошибка… И так надо ненавидеть каждый свой национальный ошибка, и громко говорить об этом, чтобы все думаль, что ты ненавидишь быть русский… И только cara mia понимать, что ты хотеть видеть ключ… чтобы однажды стать лучше…
И она смеется, и говорит: - Ты даже разговариваешь, как настоящий русский!..
А он смеется, и отвечает: - Самый простой мысль говорить сложно, и самый сложный концепсьон говорить, как ругаться – значит быть русским? Да, тогда я русский…
Она ему, целуя в черное плечо, ласково так: - И ты в Бога веруешь… как русский!
Он же ей, серьезно так: - Если как русский… тогда я не верю в Бог… я знаю, что есть Бог! У себя в Италия, я атеист, не католик! С тобой я верю в прощенье – за мой измена и ошибка! Без прощения – нет любовь! С тобой я верю и знаю Любовь – потому что ты есть Любовь! Падре и клерикус говорят, что Христос есть Любовь и Прощение, и если на самом деле так – тогда я верю в Христос, потому что я верю в твои Любовь и Прощение! Я работал в Татарстан и Чечня, я работал много в Россия! Татарин в мечеть больше русский, потому что у него в Казань русский живет спокойно, русский в Москва, когда бьет чеченец на базаре, меньше русский, чем татарин! Я любить Христос за Любовь и Прощенье – тогда я русский. Я помнить, что я италиан, но я люблю тебя – тогда я русский. Если я забыть, что я италиан, и что я могу любить и прощать – я не русский… И если ты, самый русский женщина, говорить, что я русский – кто я такой, чтобы говорить, что я не такой? Ты – cara mia!..
Он говорит ей так, и обнимает. Я вроде бы все слышал, но услышал только, что он сказал ей: Cara mia! Больше не я – теперь она душа города. Моего города. Я снова – просто птица. Просто – гурьевский ворон, который знает, что река – это князь-Урал, сын морского царя, и я буду служить ему, потому что люди перестали. А в ней теперь и будет жить мой город… Мой Гурьев… Моя – Любовь!..
Написано в Гурьеве (Атырау), март 2009 – май 2012.